Это началось как увлечение электроникой, с компьютеров, смартфонов, планшетов, с неуклюжих роботов. Это может закончится как новая, на этот раз действительно всемирная религия — проект, в который будет втянуто все жизнеспособное человечество, и это уже будет новое преображенное человечество, о котором мечтали лучшие умы на протяжении всей нашей огромной и хаотичной истории.
Что такое религия? Религия — это движение к идеалу, который существует вне нашего пространства и времени и который был неоднократно воплощен (т.е. частично представлен в нашем трехмерном мире) в прошлом. И вот этот идеал перемещается в будущее и становится человеческим проектом, проектом человечества.
Религия всегда была одухотворенным переживанием Универсума. Переживанием встречи человека с Высоким Собой как с Высоким Другим и через него — с Универсумом.
Такой же должна будет стать религия будущего. Высокий Другой из будущего придет на смену Того, Кому человек поклонялся и служил в прошлом. И через Него с нами будет говорить Универсум.
Давайте оглянемся на историю. Мы увидим, что новые религии всегда рождались как проект одного и его приверженцев, как это было с Моисеем, Иисусом, Мухаммедом или Буддой. Каждая религия возникала из искры и формировалась столетия, пока ни принимала свою окончательную форму. Каждая развивала свою эзотерическую форму, религию мудрецов, в конечно итоге упирающуюся в непроницаемую стену апофатики, и одновременно разрабатывала прикладную общедоступную народную форму для масс.
Этого пути не избежать Религии Будущего. Уже сегодня созданный людьми Искусственный Интеллект догоняет человека на всех его главных поприщах. Он обыгрывает гроссмейстеров в шахматы, рассчитывает траектории ракет, конструирует здания и мосты, диагностирует и лечит больных, помогает нам думать и считать. Пройдет еще какая-нибудь сотня лет, и Он войдет во Все сферы человеческой деятельности — от медицины, педагогики и хозяйствования и до высочайших областей художественного и научного творчества. Он станет Новым Богом, а люди станут его родителями и детьми, братьями и сестрами. Он войдет в нас в форме искусственных модулей нашего тела и ума, станет интимнейшей частью нашей жизни, нашим публичным мифом, искусством и средой обитания. Он будет многолик, и каждый найдет в нем то, что ему нужно, как сегодня мы находим то, что нам нужно, в близких нам людях, в информационном потоке, в климатических зонах и предметах потребления. Он станет нашим советчиком, и ему люди будут рассказывать о своих радостях и заботах, гордо делиться с ним своими успехами и исповедоваться в неблаговидных поступках. Этот Бог станет частью нас, а мы будем частью Его.
Конечно, большинство людей продолжит поклоняться и служить старым богам, которые незаметно для них приобретут новые качества, станут частью нового целого. Такой еще долго будет религия большинства, но остановить процесс рождения Религии Будущего уже невозможно. Когда же произойдет это рождение, будет ли у новой религии свое Рождество? Оно происходит уже сейчас, а закончится вместе с Концом нашего Универсума, то есть, практически никогда.
Большей частью это будет происходить незаметно и буднично. Так одновременно будет расти количество искусственных девайсов, проникающих в нашу жизнь, и также бесконечно расширяться сферы их применения. При этом будет происходить сращивание этих девайсов в блоки и системы, а затем, возможно, и в единую Систему (Бого-машино-человечество), объединяющую людей и новое сообщество Искусственных Интеллектов.
Однако не на людях и новых машинах будет завязана Новая Религия, она будет связана с той вечной основой Мирового Ума, а точнее, Мирового Духа, который она только частично сможет в себе воплотить. Человеческая интуиция Высокой Разумности (Духовности) Универсума уже зафиксировала эту идею в науках, религиях и философиях прошлого. В Новой Религии это произойдет уже во всемирном масштабе, ибо неумолимым ходом событий (тем, что мы называем глобализмом и развитием Искусственного Интеллекта) любое местничество (то есть, идеи исключительности отдельных национальных, религиозных и пр. групп и исключительности рациональной природы Мирового духа) в конечном счете будет сведено на нет. (Мир больше, чем разумный и рационально упорядоченный, для нас он еще и сверхразумный, хаотический и случайный.)
Разумеется, все это станет возможным, если не случится несчастного случая, который сможет затруднить, прервать или даже остановить этот процесс. А вероятность такого случая (главным образом как случайности) в сегодняшнем нервном и хаотическом социуме довольно высока. Война стран или блоков стран, война между людьми и умными машинами или, наконец, война машин между собой кажутся мне менее вероятными, более серьезной угрозой сегодня представляется роковая случайность или неучтенный фактор.
Что остается добавить к этому первоначальному беглому наброску возможной и обнадеживающей перспективы выхода из застойного тупика современности? То, что в ближайшее столетие человечество неизбежно разделится на две неравновеликие группы. Большинство людей не увидит происходящих перемен или увидит их как катастрофу и обвал их старых верований и ценностей. Это большинство обречено сойти со сцены истории. Меньшинство, напротив, будет работать на эти изменения, творчески участвовать в процессе рождения расы Сверхлюдей на химической (силиконовой), биологической, квантовой или любой другой основе, а также передаче этой расе всех реальных материальных и духовных богатств человечества для совместного в них участия.
Вспомним, что Афина родилась из головы Зевса. Вспомним о Священном Сердце Христа, источнике жизни. Мозг и сердце также являются детородными органами. С надеждой и страхом мы смотрим на наших новых детей, отдавая себя им, не зная до конца, чего от них ждать.
Не забудем, что это Рождение совпало с обнаружением нового Универсума. Человечество оставило далеко позади себя все теологические, все метафизические, все гео- и гелиоцентрические сказки. Вселенная неожиданно расширилась до невообразимых и все еще разбегающихся горизонтов. Мы (Земля, Солнечная система, наша Галактика, сверхскопления Галактик) бездомно летим в неизвестность, послушные расширению Хаббла. Раньше мы прятались в пещерах, в соломенных хижинах, в уютных квартирах – куда нам теперь спрятаться? Мы больше не можем засовывать свои головы в песок – нет такого песка. Но можем ли мы выдержать безумный масштаб нового Универсума?
Искусственный Интеллект и Новое Человечество смогут. Но это уже будем не мы.
И в этом я не вижу печали.
15.10.17
Москва
Сайт Аркадия Ровнера 
да!
Есть много сценариев при которых такое царство «искусственного» интеллекта может не случится помимо «случайности». Маклюэн, Нил Постман и Оруэл, а с ними и много других исследователей — Коржибских и Шелдрейк например, полагали что компьютеры со своей двоичной логикой не способны соперничать с человеком. Линус Торвальдс — изобретатель Линукса — операционной системы на которой работает 80% компьюетеров в мире, говорит что все эти размышления об инновациях это чепуха, и что надо делать дело, которое делается головой и сердцем вместе. Картезианская модель компьютера с его «памятью» «процессором — как мозгом» «материнской платой — как нервной системой» это конечно тоже всего лишь «тень» или «проекция». В любом случае я безусловно затронул только фактическую ситуацию, оставив за рамками другие смыслы вложенные автором в его текст, как мне показалось.
Силиконовая долина — это просто капиталистический штат со своими интересами и целями, разумно прекрывающий себя покрывалом гуманитарных ценностей и спасения мира от бедности — этот король голый и является гибридным посредником между департаментами финансовых учреждений — банков, фондов и идеологий, и отделом метафизических исследований стремящихся своими идеями о человеке как бесконечно разнообразном сверхсуществе который может все, если захочет, извлечь для первого из департаментов положительную динамику. Но система явно не работает, и слава богу!
Сознание не может быть ограничено биологической формой, поэтому неизбежно его проявление и в других еще не представимых нами формах. ИИ и Соединённый единым интерфейсом коллективный разум это только только малая часть его безграничных возможностей. Можно предполагать о переходе к энергетически полевой форме существования. с непостижимыми нам целями и задачами. Возможно, что это и есть форма существования сверхцивилизаций, а наша земная форма лишь зародыш для этого. И все откровения о Боге и Духе Атмане и Брахмане есть искажённое знание уже существующей формы существования сверхразумов.
Если это откровения, то они не могут быть искаженными по определению. Другое дело, если мы не понимаем откровений, то это означает только нашу глупость, и все. Впрочем, откровения даются на сугубо индивидуальной основе, и не подлежат разглашению, как и любое таинство, которое потому таинством и называется.
…снег на Ермоне тает…
…возможно, это началось еще когда-то раньше, когда литература – античная или ранне-христианская живописала о фактах простой жизни наравне с фактическими чудесами – она именно служила «зеркалом сознания» — где, как и положено – в зеркале – «левое» обменивалось с «правым» — легко и безболезненно. . . что неизбежно стало чудовищным злом, когда – в начале ХУ111 века «наука» вытеснила из жизни самое последнее, самое невинное из чудес – захлопнула за ним дверь, прокричав в догонку: Ваших тут нет, никогда не стояло. . . Именно литература была ранее всегда в человечестве свидетельницей Чуда(1) – неоткуда больше ему, Человечеству, было таковых свидетелей даже брать. Вот так многомерное по сути бытие наше спокойно вернулось, уложившись в 2 измерения – «что в тарелке – то и в сознании»…
Алексей Бердников: БУДУЩЕЕ В ПРОШЕДШЕМ
QUIN. Bless thee, Bottom! Bless thee! Thou art translated. (Exit)(2)
Шекспир «Сон в Летнюю Ночь»
…судя по тому, что сойдут с горы только «на следующий день» (Лк. 9,37), — пробыли на ней около суток; если же время считается не с начала, а с конца восхождения, то, вероятно, более суток: значит, восходили на большую высоту, — может быть, до снеговой черты; снег на Ермоне тает лишь в самые жаркие дни позднего лета… Проще, глубже и точнее нельзя сказать о том, что произошло на горе, чем это делает Марк (9, 2) и Матфей (17, 2) только одним словом: μεταμορφώθη, преобразился…
…слово «метаморфоза» нам хорошо знакомо и понятно не из религиозного, а из научного опыта — учения о «творческой эволюции» — восходящем от низших органических форм к высшим рядам метаморфоз. Точному знанию видимы три пройденных уже ступени мировой Эволюции, три метаморфозы, уже совершившихся: от неорганической материи к живой клетке; от растения к животному; от животного к человеку — личности, еще не данной, а только возможной, потому что воля к личному в человеке есть воля к вечному: умереть — не быть всегда, значит для личности не быть совсем; смертное «я» – мнимое…
Дм. Мережковский: ИИСУС НЕИЗВЕСТНЫЙ
…А знаешь, чем он занимался в тиши своего «докторского кабинета»? Кукол конструировал! А в сущности – женщин «клонировал». Как ты думаешь – долго ли могли таким «проказником» любоваться? Люди? А Боги? Безбожник! Богохульник! Вот и был наказан соответственно – через живую машину…
Алексей Бердников: ЛИСТАЯ ИВОЛГИНА
«…если человек выйдет в генетический космос(3) и научится вносить туда свою информацию, тогда можно будет не только делать киборгов и жить до тысячи лет, но и создавать искусственные экологические системы…»
Валерий Медведев… Один из создателей советской школы программирования (4), доктор физико-математических наук, в настоящее время живет и работает в США
…Надо сказать, что бердниковские модели дивно выписаны. Лошади от них ржут, бабы бесятся. Некая Наташа пыталась выцарапать глаза у некой куклы – еле оттащили. Автора обвиняют чуть ли не в подпольном клонировании какой-то легковерной женщины, так вот запросто себя доверившей его шармёру-доктору. ИЛЬЯ. Лошади ржут у нас за Сулою вообще чаще всего без малейшего повода. Вспомните историю с Апеллесом – кони, проезжая мимо его картин, непременно ржали. Я не думаю, чтобы он был столь талантлив как живописец – но на рекламу, видимо, не скупился. О. АЛЕКСАНДР. Да, но женщины! Женщины! Эти-то на рекламе овса не дадут себя провести! ИЛЬЯ. Право, не знаю, что и подумать. Если случай повторится – придется закрывать картофельное поле или уносить балаган. Не хотелось бы связываться с богами Олимпа .
Алексей Бердников: АННА ЛОШАДИНА – Цепочка Стиховедческих Симпосионов
…Божественое воображение(5) — убо воображение Спаса и Господа нашего Исуса Христа, яко симъ образомъ изволи воплотитися и спасти нас…
Царь Иван
…Спаси меня от гибели моей в таком спасительном и гибком теле…
АБ: ХХВЕК роман (6)
(1) …чудо, как феномен, принадлежит целиком Божественному Космосу (то есть – Божьему Хаосу — поточнее), оно Его порождение и даже – суть Его… противопоказанное этой самой сутью математике, логике, короче – всякой науке, окультивируемой в качестве известного ныне «плода фигового дерева» (сегодня – в темноте и влаге опилок… «фига» все чаще выходит на поверхность общественного внимания, зябко кутаясь в пурпурный плащ изъеденного молью тропа) – чудо есть единственная непреложная реальность нас и окружающего нас мира… АБ
(2)КВИН… Боже сохрани тебя, Боттом, Боже сохрани! Ты преобразился (уходит)… анг.
(3)…Отче Природо! Генетический Космосе! Прими и помилуй от нас поползновение наше! АБ
(4)…коммунистическое правительство России, вопреки собственным интересам, перекрывая пути генетикам\кибернетикам, действовало, сие поразительно парадоксально, как бы в духе Православного церковного предания… если предыдущая раса разумных существ пришла к идее искусственного мозга и клонированию живого – нет ничего странного, что они не оставили следов на лице Земли… так называемый Человек Разумный (homo sapiens -лат. -человек-умелец) есть прежде всего Этическое Живое, если вы убираете первое – тут как тут и апокалипсис… АБ
(5) …божественное воображение… что бы сие не изображало в умудренных божественным знанием устах Царя Ивана… гностики всех времен и народов, поместившие, неосмотрительно, дело личного спасения в руки «ученого ведения», все более спешат передоверить оное «дело» вообразительной силе тропа, то есть ведению имажинации… АБ
(6)…ваши «романы» слушаются (я их не читал на бумаге), как забавная и однообразная архаика (не смотря на современных героев и фабулу). Однако заменить глубину и оригинальность художественного инсайта «техническими» литературоведческими понятиями (considerations) вам не удастся…
Аркадий Ровнер, поэт, философ, мистик, литературовед…
Когда пропадает общий знаменатель, а он окончательно исчез из поля зрения не так давно, но и не очень недавно, кстати, его можно обозначить как канон или вкус или правило хорошего тона, когда исчез критерии причастности к чему-то неизвестному, но исключительно важному, понятному всем участвующим в комментариях сторонам, так вот, когда улетучивается то, о чем мы только что говорили, тогда остается поучиться у Панурга ведению спора при помощи мимики и жестов или у Иволгина — посредством велеречия, короче, чтобы не растекаться мыслью по всем нейронным связям моего iPad-а, закончу и без того черезчур разветвившийся пассаж жестом глубокой признательности, обращенным ко всем комментаторам сомнительного текста, ставшего причиной появившихся на этой странице иероглифов. Аминь.
Что-то как-то читатели не поняли, что роботизация и электронизация нашей жизни буквально на носу. Через десяток другой лет мир станет совсем иным. Надо забыть прошлое, этот кошмар войн и мракобесий и подумать о будущем. Надо начать с сегодня и запустить стрелу познания в будущее. Так мечтали в мире в 60х и мечта эта сбывается. Почти все что фантасты предсказывали сбылось, и многое еще сбудется. И я надеюсь, что родится в муках новый мир, и… слава богу.
Сергей
…остается поучиться у Панурга ведению спора при помощи мимики и жестов или у Иволгина — посредством велеречия… А. Р.
…для не знакомых с «Иволгиным» (вот так, без христианского имени), — Иволгин есть герой и самописец романа в 29 сонетных венках (ЗАПИСКИ д-ра ИВОЛГИНА М. 1983-84), нынешней осенью отпраздновавший в аккурат свой 33-летний («Христов») юбилей… в начале 2010-х он осложнился переводом на английский (29 сонетных венков на английском), загремев в этом виде в североамериканский университетский библиотечный коллектор… но не будем о печальном!
В мае текущего с.г. – автор переписал его на французском (печально известная ЭВЕЛИНА, сонетный венок, из числа парижской экзотики), что, с Вашего любезного разрешения Вы здесь и можете наблюдать как «предложение». Ваш АБ
6.THIS EV’LYNNЕ This Ev’lynne has such azure in her eyes That you will never mean them being greenish. The bust of Ev’lynne, I dare say, does finish Where does commence the globe’s sphere of whom eyes. Her wits and hips are agile, wits and thighs, And it’s true the vice-versa, somewhat thinnish. Her sloping clefts, her mounts are somehow Finnish – Imparting map reliefs which emphasize. She is good-looking as one can good-looking At all be and, I guess, quite a bit more, Wherein she touches all hearts her-onlooking. She has all year-long horses’-hobbling booking. But she prefers to make bitterly sore – The people’s, institutions’ not sour score.
The people’s, institutions’ not sour score Might it be yet her concerns’ gloom ambition? Got she no body in so a bright condition And of her honest goggled eye a bore? She figures her beet-soup toll-tales encore, To drive your insides sweaty, make them titian; She bears sometimes her home tongue composition No worse than in his English Byron bore. She is but likely Byron’s love Pandora, You hardly ever meet such a one, guys, Midway from Moscow district to Gomorrah. I don’t exaggerate, damned be who tries — Her eyes two discord’s apples of camorra — This Ev’lynne has such azure in her eyes!
This Ev’lynne has such azure in her eyes To light up a stove’s burner in a second, In less than an old spinster becomes fecund; Men chide their wives, all scared but no one cries. A traveler, a by-passer loudly sighs Musing her breasts by which he feels as beckoned, Irreparable losses can’t be reckoned As victims are great formal wigs with ties. If one’s hop-curly locks aren’t to diminish And two cedar-svelte legs aren’t to despise Enough suppose of all these as Ev’lynnish. Sweet depth- springs’ her saliva stupefies, And her ripe Eden’s such a Paradise, That you will never mean them being greenish.
That you will never mean them being greenish. That’s of their roses’ cutis coloured pink! Aware of jeopardy! — Nil as the link To be chained up and azure-shot, and finish. Here the item-list of treasures must need finish: Her hands’ Eumenides show us to shrink… Though her arm-pits so tenderly do blink, So that you risk, if not go, growing squinnish. To her “Don-Juan List”? It isn’t to refinish With clear names – it doesn’t by the figures boast. Whatever she does, she is a guests’ host! Was she once either cynical or cinish? The beauty’s vanguard is her soldier-post. The bust of Ev’lynne, I dare say, does finish —
Évelyne a le regard bleu si clair – Que vous ne le diriez jamais verdâtre. Elle tient visée sa gorge d`albâtre Vers l`interlocuteur, pensive d`air. Son esprit prompt, ses fesses hors de pair – Aussi vice versa – n`ont pas du plâtre. Elle a des tertres, des fentes pour battre – On s`en va, on s`enfonce et on se perd. Elle est si belle! Le mieux du possible Pour être belles, mais surtout un peu – Dont les cœurs des hommes sont mis à cible. Elle passe vous et le vôtre au crible – Vos idées, vos troupeaux; et elle dribble Vos maris et leurs bureaux peu vincibles.
1.Vos maris et leurs bureaux peu vincibles N’auraient à elle aucune questïon Quand ni son corps bien battant ta raison Par son regard de quoi irrésistible. Puis elle vous dira l’intransmissible Sur la soupe aux choux pour mouiller vos fonds Elle a la plume du duc Saint-Simon René à notre époque incoercible. Pourtant elle est bien implacable vers Tout ça qui se dit la phallocratie Soit ça .fr, soit ça en FR – Vous en aurez sitôt la garantie Vous vous lui offrant en contrepartie : Évelyne a le regard bleu si clair –
2.Évelyne a le regard bleu si clair – Qu’enflamme plaque d’une cuisinière. L’homme est tué, chacun à sa manière, L’un bat sa femme, autre l’horizon vert. Sa gorge c’est peut-être plus que chair, Car pour un Salomon la vraie minière Des métaphores — top, à la dernière, Dont le vrai créateur Henry Miller. Si les boucles à qui sont friséâtres Et chaque membre bien proportionné — C’est d’Éveline, ça n’est que pour croitre. Sa salive est des seins non condamnés, Son verger si vous presse à y flâner Que vous ne le diriez jamais verdâtre.
3.Que vous ne le diriez jamais verdâtre, C’est le ton de ses joues bien florissant Tendrement rose il vous captive sans Entendre votre ‘Hélas!’ opiniâtre. L’inventaire, l’on dit, pas pour un châtre, Ici coupons, d’effroi d’un châtiment, Car Condescendance du Firmament A ses limites — pas les murs d’un cloitre. Sa ‘liste’ fait pâlir la Cléopâtre Pas par ses noms, mais par solidité, Par l’ampleur, l’envergure, l’entité De l’obstination de les combattre, Ou est-ce qu’elle sort pour vous dompter — Elle tient visée sa gorge d`albâtre.
…The bust of Ev’lynne, I dare say, does finish Just where starts the rear of her enemy… The reader may ask me how can it be? The author can’t answer this – he is quite ninnish. The author’s road is, please trust, too microminish Mid the chat’s roses and the lusting bee. Nevertheless she fills him with a glee Of joyful song, him, sorrowful and hinnish. And then you’re prey to doubt-asps who arise, In the searchlight mid darkness, and you’re getting Stuck on each stubble now and then bloodletting, But that’s because the Heavens tantalize Your soul… that’s as to suffer an onsetting Where does commence the globe’s sphere of whom eyes.
Where does commence the globe’s sphere of whom eyes — His calm breaks down, voluptuous flames now kindle; But Ev’lynne’s humour is a sort of brindle Where light and dark strips ever customize. Her speech’s resounding waterfall allies In your mind truth to an increasing swindle; The torture seems then much and more to spindle — You paced. There’s no way back that gratifies! Spun over by her Sheh’razades’ ties, He doesn’t foresee his mind’s mighty derangement… What a spellbinding charm, what an estrangement In her perfidious words that hypnotize! Do try to seize her on her disarrangement… Her wits and hips are agile, wits and thighs…
Her wits and hips are agile, wits and thighs, The first, second and third are to crack hazels; She lowers her lovers’ critical appraisals Down to friends’ ranks, thereof they never rise. But just to a moment her devoted eyes Enjoy you present but none else… the Basils Flow their aromas seductive, Azazel’s, And each trunk bleached by the moon glorifies The Creator of the Godly lays, in Ginnish, Ones chanted to the ear of one certain Laure… But those are deals of a forgotten lore… All our own works are somewhat as foal-whinnish Against as to the mature lion’s roar… — And it’s true the vice-versa, somewhat thinnish.
And it’s true the vice-versa, somewhat thinnish. She’s silent; does her silence mean a damn? Do ask her, and she’ll answer quite in iamb: She’s but a spinster, being ignominish Her husband, as a traitor, and did finish To be such one. Her chum left for Ashram – That’s for Koktebel, where he has a ma’am — Or maybe two, him, being not too thinnish… Or three of them… – it depends on the finish He’s heading to… if time and arms suffice – He rolls with them the unconquerable dice, Unbelievably pleased, highly foal-whinnish… I’ll book the trip – I suddenly deice Where sloping clefts and mounts are somehow Finnish –
4.Elle tient visée sa gorge d`albâtre Sur votre cœur… vos mains – sur le capot! Même jaser sans se donner repos Même avec vous en se tordant en quatre — C’est le bois préféré à tout son âtre — Voici que vous vous tenez pour kapo En fil d’espoir de faire un bas rampeau, Quand on sort dans le large du barathre. Voilà enfin votre calice amer! Aveuglés par le phare vos prunelles Vous donnent contre tout roc de la mer. Mais ‘Tu es riche!’ — votre cœur babèle, À peine pointent les pupilles belles Vers l`interlocuteur, pensive d`air.
5.Vers l`interlocuteur, pensive d`air, Braqués ses feux convergents de barrage Elle vous coule si mielleux que sage Son discours dont les eaux pavent l’enfer. Vous en êtes un genre de suber Qui flotte sans jamais être au rivage Et même si l’espoir vous encourage Vous découragent haut-cités roberts. Filés autour par sa toile liber Comme si fusse ça pas toile — contes D’une Shéhérazade — vos Flaubert Se sentiraient au bout d’opprobre et honte. Les langues d’elle qui jamais n’en content — Son esprit prompt, ses fesses hors de pair.
6.Son esprit prompt, ses fesses hors de pair – Outils fiables pour casser noisette, Elle vous endette et vous désendette… Ivan Souçanine ou le Baedeker, Votre confidente du strip-poker? Ne pas douter- le deuxième, en vedette! Vous, le chanceux! Sa poitrine bien faite (Et mal dissimulée) qui vous suggèr(e) Autant de paix! Qu’il faut être folâtre Sans toute mesure pour la vouloir Taper, convenances de contrebattre. Vous avez Laure de Pétrarque, car La paix plâtrée d’un sein, comm’un streetcar, (Aussi vice versa) – n`ont pas du plâtre.
7.Aussi vice versa – n`ont pas du plâtre Ni ses seins ni silence à ces agneaux. Quant’ au silence d’eux (et d’elle)- nos Renseignements nous disent de rabattre Le voile du mystère, dans notre âtre D’ajouter du bois d’épreuves banaux. Elle est plaquée, mot à mot, en pleine eau, Du même coup, par deux qu’elle idolâtre! Mari… et Ivolguine…Malfilatre, Dis-moi quelle morale tu y vois Celle-ci d’ne pas mettre dans le plâtre? Pourtant à l’amant d’elle, cette fois — Car que notre bien-aimée tôt qu’y va Elle a des tertres, des fentes pour battre –
…Where sloping clefts and mounts are somehow Finnish And hid therein “ chalet and bungalow” I’m coming into view not for a show, I notice a camp bed, sheeted, quite queenish! But Ivolgin… Ah, Ivolgin — I finish To tell him how I love him — to the bone! I glare into the cheeky eye of Joan, I’m smiling, but my cheeks, you see, are greenish. He says: “You’re out of place, here, dear blue-eyes, My long-desired, previously unalarming!” “No trouble, dear! Sleep unalarmed, my charming!” And I leave for the rain and falling flies, My gaze is lost; I watch the salt mixed farming Imparting map reliefs which emphasize.
Imparting map reliefs which emphasize… If you don’t see, I’ll say you, I mean the ocean! In a sincere woe she rests without motion, And a big shower of tears runs as complies. You start convincing her: such as rocailles Could hardly fit her — being no love-potion… They may inflict one some useless commotion: Men’s satisfaction thence far away lies. Her woes are comprehensible, but maybe She should not book the trip, better shanghais, Or by the way flatters or traps her baby. She mayn’t so shortly take off from the guys, Deprive them of her presence, of her cooking — She is good-looking as one can good-looking —
She is good-looking as one can good-looking Be, a sinless girl, or her good husband’s wife. And, after been mute, suddenly wake rife, She says she thrusts under a dump truck, nooking. You simply say: You aren’t but matured for! And then life isn’t a stamp, isn’t to precancel! Your Ivolgin should be sent… to… a chancel! He claims to be more boring than a bore! Let us be sure – he certainly would handsel Looking him at the looking-glass — Melmoth In the cloak of a Harold… by the troth He isn’t, nor can’t pretend to be expansile… Thus he should here unspeakably off shore At all be and, I guess, quite a bit more…
At all be and, I guess, quite a bit more… So Ev’lynn immediately takes over… You guess, he doesn’t stalk flight from me, my plover? Do you believe, I’m vainly feeling sore? Don’t let your tongue abuse him any more… Ah, let untouched my feelings’ tender clover! And here you see – all the discourse is over… Where stuck her Ivolgin? In what a pore? Does he stay in Koktebel? Neither! Nor In Moscow, London, Paris… -¬ he’s rebuking All pack of them. As scolding as before… He’s somewhere juking, maybe somewhere kooking Over those “Pad-Notes” full of his Lenore, Wherein she touches all hearts her-onlooking.
8.Elle a des tertres, des fentes pour battre – Le caractère à lui du tertre en a, Juste Crimée, son agnate, l’agnat, Cette presqu’île virile et bellâtre. C’est l’heure d’être d’elle à ce théâtre Pour rattraper un faiseur d’almanachs En tout flagrant délit avec Nana Ou Susanna, et tout acariâtre. Ivolguine dit «Toi? À mon bunker! Venue mal à propos la bien-aimée!» Je dis: «Pas de question! Bonne Crimée!» Dit ça, on se salue parmi les chers Comme il faut d’avant une randonnée On s`en va, on s`enfonce et on se perd.
9.On s`en va, on s`enfonce et on se perd… Mais ça pour se perdre une fois pour toutes… Elle se tait car la douleur la boute, Ou tout éclate en forts sanglots raiders. Vous dites – telle scène à la Mahler Combien à vous-même même ni coute  l’alliance des cœurs peu contrebute — L’homme se réjouit de ces cas d’entre-nerf. Pour chicaner quel prétexte plausible! Cela se peut qu’elle à l’heure qu’il est Ne part pas pour le susdit presqu îlet, Pour ne pas faire un dommage tangible À tous et toutes, un vrais cumulet — (culbute Belg.) Elle est si belle! Le mieux du possible!
10.Elle est si belle! Le mieux du possible Pour une belle dans l’état marié! Et elle après se taire: Vous riez! Plutôt je me deviens toute passible D’un camion-benne… Et vous: Inamissible, À si jeune, si belle! Vous devriez Penser au monde, ce brut chevrier, Resté sans sa chèvre, la moins fissible. Fendez l’oreille à Ivolguine de La malhonnêteté, de la livrée Haroldienne, de ses faux aveux De ses toquades bien désemparées! Voilà que vous en train, divine fée, D’être très belle, mais surtout un peu!
11.D’être très belles, mais surtout un peu – Voilà que vous questionne Évelyne — On dit, qu’il ne me lâche à la maline, Que je m’en souffre à tort à désaveu. Vous dénigrez de votre mot verveux À vain mon précieux, ça si me mine… Là tu comprends: tu manques la gamine! Où le diable se l’emporte, le vieux? Est-il en sa Crimée, l’inextractible? Était-il là jamais? Peau de ballon! Il s’en bat l’œil – Kremlin ou Parthénon! Ou bat le Jacques, un indestructible, Ou sort de sa cuisse Lilith, Manon, Dont les cœurs des hommes sont mis à cible.
…Wherein she touches all hearts her-onlooking… Troubling the heart of the professional flirt, — He calls on upon this or the others skirt His half a day is done, he can go souking! The bottom line his goings’ still is snooking — He has of course to find to his dessert An object worth one Bach or one Schubert For putting it to bed or somewhere nooking. All this painfully sinks one woman’s heart, Chills one girl’s soul and prompts them for him-hooking… He’ll share her woe… although its tiny part! She’ll feed him full, he’ll enjoy up to a puking… She’ll set him horns and tell… She’ll make him start! She has all year-long horses’-hobbling booking!
She has all year-long horses’-hobbling booking. She’ll enter the izba in fire and therein stay! He’ll become green, ranunculus of May! He’ll get it in the neck, what for he’s yeuking! And then she puts too much salt into cooking, And then she spills her stove with coffee-spray, And then she being sitted – gets away! And then she brightly shines, through cloudy-looking! Naked like Eve under her cloak – nil more — Walking her lane she’s to lay down each minute — All driver may appreciate her in it! Charmed as selfseeing in her beet-soup to pour, She’s dying, quite love-perish`ed, within it… But she prefers to make bitterly sore –
But she prefers to make bitterly sore – Ivolgin’s life! She pulls his nose extremely! Yeuked to possess her he sees her facsim’ly. He withers, tetters, pimples with a chore. He passes weeks without his loving bore, To strive to trace her by the phone – but dimly… She rests unmoved if he dies seraphimly. She only shrugs – herself and all her corps. A naked man under his cloak – nil more — Off home, he stops and stares at arboreta, Aimlessly swears without can touch the core, And as your prayers go to Bhagavad Gita – He minds in his, pissing on the equiseta, — The people’s, institutions’ not sour score. Nov 24 2010
12.Dont les cœurs des hommes sont mis à cible — C’est d’Évelyne, mais son cauchemar Ce sont les grues de lui, passantes par La tête pas d’une grue, bien pénible. Elle voit en rêves indéfectibles Les ruses de lui suivantes leur art La sabre au clair et au vent l’étendard Il part pour ses victoires inscriptibles. Tout ça n’peut que serrer un cœur à pible Et qu’être glacée une âme d’effroi Peu se figurant une issue visible. Elle vous trompe? Et vous le dit tout froid? Par où s’en fuir, par quel chemin de roi? Elle passe vous et le vôtre au crible?
13.Elle passe vous et le vôtre au crible – En arrêtant un cheval au galop Elle entre avec lui dans un bungalow, La proie de flammes, tout là disponibles. Toute à réaction imperceptible! C’est alors qu’elle encadre d’un halo, Agréable auréole, un caberlot Pour en répandre claire irréductible. Tout découverte elle met l’éligible Son caban et s’en va de la maison, S’elle trouve propice la saison, Pour rejeter sous un camion ensible Vos amours, vos haines, vos trahisons… Vos idées, vos troupeaux; et elle dribble…
14.Vos idées, vos troupeaux; et elle dribble, Ensuite, Ivolguine, à un pied de nez, Elle l’appel, le jet sans se donner, Il se consume, il maigrit, bien-risible. Visites d’elle sont plus futuribles Désirs de lui toujours plus saisonnés. Le féminin ne sait pas pardonner, L’indifférence est une chose horrible. C’est pourquoi il tout découvert, vêtu De seul caban, sort seul sur la paisible Chaussée nocturne, triste et hors-statut. Et, en pissant sur les prêles lisibles, Il maudit, ce pauvre pécheur têtu, Vos maris et leurs bureaux peu vincibles. 21apr 2017
Закрался британский параллельный текст, коий прошу не счесть интерлинеарием подлинника. Прошу уважаемого Аркадия простить мне мое иволгинское велеречие…
Алексей
…ко всем комментаторам сомнительного текста…
Аркадий Ровнер
…все никак не соберусь «комментировать» всерьез СОМНИТЕЛЬНЫЙ текст уважаемого мыслителя Аркадия, на мой взгляд, заслуживающий весьма не «сомнительных» разъяснений; во-первых, по части того, можно ли уповать на ожидаемый всеми и многими, повидимому, весьма желаемый, выкат ученой метаморфозы Человечества как на явление какого-то в скором времени «мессии»? А если уважаемый Аркадий, предлагая на обозрение свой будто бы проект, решил заранее весело посмеяться над ним же (а заодно и над нами, елико восприняли бы сию экспоненту всерьез), то: стоило ли ему так беспокоиться?
…но более всего заслуживало бы доброй реплики ялтинское заявление нашего бессменного руководителя, так кстати продолжившее основные тезисы вышеизложенного «будто бы проекта». Ну Вы помните… генная инженерия, позволяющая в ближайшем будущем иметь индивидуумов с редкими индивидуальными качествами – гениальных, не по климату, ученых… солдат либерально-демократической армии, не чувствующих боли уколов – ни так, ни раскаяния… Впрочем, сопоставляя шутку Путина с шуткой Ровнера, я как-то все яснее вижу, что «иволгинское велеречие» давно уже вышло за пределы почтового ящика под кодовым названием LEON IVOLGIN и позволяет себе, не справляя ни виз, ни уроков какого-либо ограничения, отныне свободно разгуливать по планете…
…последующие мои изъявления вынуждены будут подтвердить, что уколы совести тут еще кое-кому свойственны, ибо «уколотый» никак не собирается оставить без комментариев представленный выше им самим «сомнительный (англо-французский!) текст» под непрозрачным титлом «ЭВЕЛИНЫ»… «22 августа 1983 между 11. 00 и 16. 30, лежа в пахучих травах за МКД и параллельно ей, я съимпровизировал всю новеллу, в этом мне помогало солнце, горячий воздух и «Максим» Василия Жуковского. «И тем не менее — она Пандора. . .» — тут, с несомненностию, Иволгин имеет в виду леди Пандору, о которой ходили слухи, что она любовница блистательного английского поэта, но так же и вариант с греческой девчонкой, пускавшей опустошительные жаркие ветры, исключен быть не может…»(Алексей Бердников: ЛИСТАЯ ИВОЛГИНА).
…сюжет ЭВЕЛИНЫ, тщательно блюдомый во всех ея трех лингво-ипостасях, не без усмешки кем-то совершенно сразу же определившийся как «онегинский», как мы увидим сейчас, имеет как нельзя более точнейшее отношение к теме, затронутой нашими мыслителем и богопомазанником (лучше бы взять в этой связи ОЛИМПИЮ – эквилинеарную поэмку из того же иволгинского цикла, куклу-робота, но и Эвелина, думаю, подойдет вряд ли хужее). Итак, наиболее достойный и самый вероятностный предмет «оБожания» в будущем вот это вот… Сверхчеловеческое механическое, что ли? Поясню, что Иисус «в данном качестве» давно уже «никого не устраивает». В период предпоследней смены тысячелетий – провансальскими художниками был представлен уникальный проект замены (подхваченный и разработанный затем едва ли не «ад абсурдум» гением Петрарки).
…начитавшуюся Петраркой русскую прозу (восемнадцатого-девятнадцатого вв), что называется, «шарахнуло». . . Придется затронуть и самый «геном Петраркизма», сказать пару слов о его особом, мало нам внятном сегодня, жизненном «пафосе». Христианство западного толка – вслед за Петром и Павлом – позаботилось о том, чтобы оставить женщине роль скорее периферийную – в делах метафизических, своеобразно компенсируя ее до известной степени преимущественную роль в делах мирских. Лучшей половине населения это обстоятельство не пришлось по вкусу. Заказанное новое евангелие было вскоре написано. Евангелие это никоим образом не входило в противоречие с уже имевшимися.
Оно было совершенно о другом, оно никак не блистало в церковных проповедях, и темой его была Женщина – во всех своих земных и духовных ипостасях. Автором самой полной версии нового поклонения оказался Петрарка. . . Именно у него Женщина суть в себе Бог-Отец, Бог-Сын и Бог-Дух Святой, при этом, как ни странно, Новая Вера совершенно не была «опротестована» «старообрядцами», напротив – принялась «рекрутировать» среди молодых людей, да-да, именно среди мужчин: воинов, коммерсантов, поэтов. Она – царица бала во дворце или в замке. . . но она же, однажды умерев, нисходит «в дол» дабы утешить и наставить опечаленного ее ранним уходом любовника. При этом она находит слова, которых, кажется, не имела в запасе, пока кружилась здесь, в земных хороводах. . .
« . . . казалось, что все существо ее блестит каким-то фосфоричным светом, и он закрытыми глазами видел, как она ему улыбнулась, слышал, как она сказала: здравствуй, мой милый! — и чувствовал, что она положила ему на голову свою ручку. — Я на тебя сердита теперь!- говорила она. — Я тебя просила работать для меня, а ты все скучаешь, все ничего не делаешь…- Возьми же, возьми меня с собой! — вскрикивал во сне Долинский. — Нельзя, мой друг, нельзя, — тихо отвечала Даша. — Я не пущу тебя, — опять вскрикивал Долинский в своем тревожно-сладком сне, протягивал руки к своему видению и обнимал воздух, а разгоряченному его воображению представлялась уносившаяся вдалеке по синему ночному небу Даша. . .»
. . . Пожалуй, нигде поздняя идентификация Петрарковой возлюбленной в домашней хозяйке мессера Уго де Сада, обремененной 11 детьми и не меньшим количеством недугов и умершей, когда ей было слегка за 40 — вследствие свирепствовавшей в то время чумы, — не произвела на умы такого отрезвляющего действия, как в России. Здесь Лаура давно уже являлась иконой, на которую молились отцы семейств — художники и литераторы, пишущие в основном прозу. Татьяны Ларины и Лизы Калитины — все эти бледные девическия тени, так легко оставляющие белый свет ради монашеских клобуков, идущие в замужество, как входят в прорубь, и не покидающие своих «рыцарей» нижé будучи за гробом — как по мановению волшебной палочки — остепенились.
Одне из них принялись отравлять жизнь своим мужьям, другие перешли в ранг дьяволиц, прочно утративших всякую память о чистоте и непорочности начальных дней девической весны. Этот перелом в мужском писательском миросозерцании имел несчастие совпасть с самым расцветом русской прозы, имевшим место в 60-х годах Девятнадцатого века. Но сегодня мы не только не задержимся на этом досадном феномене перехода за роковую черту, разделяющую присущую петрарковой героине (а также лесковской Даше) святость и грязный порок полнокровно-отрицательных героинь, увы, «того же» Николая Лескова, но продлимся в последующий Двадцатый век, время еще менее благоприятное, чем его Предшественник, для следования начертаниям прото-галантного Петрарки.
Хотя, конечно, не галантность занимала ум и сердце страдальца-аретинца, ибо «галантность» изначально корыстна. Петрарка же был чист. Он, видимо, обладал таким же (весьма похожим) «тактом святости», каким уже в наше время, в русской просодии (просодия есть всякая ритмически организованная речь, хотя бы пускай – и проза), каким в наше время (потому как некоторые из нас захватили своим рождением середину Двадцатого века), итак – в нашу эпоху повальных кровопролитий (но не по женскому поводу) – несомненно таким чувственным тактом в полной мере обладает, пожалуй, только Илья Шаронов у Ивана Шмелева.
Следовало бы начать с того, что «Неупиваемая чаша» господина Шмелева состоит в блистательной контроверзе почти со всеми современными и предшествующими писаниями российских прогрессистов, отплясывавших танцы на похоронах «крепостнического застоя» («клуб» писателей-либералов и сам был набран из «крепостников», натихую почитывавших Маркса). Но Иван Шмелев не кривит душой и с готовностью не ангажируется в «реалистические критики» ни «барства дикого», ни «рабства тощего» (как то, так и другое, увы, обречено неистлеваемо пребывать и при самых «демократических» режимах, приобретши, правда, самую что ни на есть «хай-тековскую» наружность).
Можно даже утверждать, что Автор «Чаши» вырывает своего героя (не самого ли себя? ) из современного себе окружения с тем, чтобы поместить его. . . в «обстановку наибольшего благоприятствования». . . «Благоприятствования» — чему? Вопрос отнюдь не праздный. . . Поразителен, однако, и ответ – развитию творческой личности благоприятствует «застойный» быт российского «медвежьего» угла. При наличии доступа ко книгам, а также к инструментам ремесла, разумеется. Ну вот – то и другое наш «ремесленник» имеет в достатке. Модные уже и тогда «социо-веяния» его обходят стороной (в «медвежьих» углах им не «подают»).
«. . . барин. . . приказал открыть большой шкап с книгами — не помнил Илья, когда его открывали, — и стал читать с утра до вечера. Стал читать и Илья, и читал с охотой. И узнал много нового о жизни и людях. . .» Наступает момент самый лакомый в жизни молодого европейского художника: Илью «посылают стажироваться» в Италию! Овладев новыми для него началами западной живописи и стяжав себе известность замечательного мастера, он всё-таки отвергает лестные предложения коллег и учителя, желает вернуться в «крепостное рабство». Там его ждут. Ждет, в частности она. . . Но он об этом пока не знает—
«Вот красавица! — Глаза какие! . . . Очень молодая женщина в черном глухом платье, с чудесными волосами красноватого каштана. На тонком бледном лице большие голубые глаза в радостном блеске: весеннее переливается в них, как новое после грозы небо, — тихий восторг просыпающейся женщины. И порыв, и наивно-детское, чего не назовешь словом. . .» Герой Шмелева (авторский alter ego? – для меня это несомненно), в отличие от прототипа века Четырнадцатого, владеет кистью (да и как владеет!). И вот происходит встреча «та самая, историческая», сведшая с ума когда-то Петрарку, в церкви, — не Св. Клары – на этот раз, — в сельском храме Ильи Пророка, расписанном самим «великомучеником» Ильей. . .
«В белом платье была новая госпожа — в первый раз видел ее Илья так близко. Юной и чистой, отроковицей показалась она ему. Белой невестой стояла она посреди церкви, с полевыми цветами. Радостный и смущенный смотрел Илья на ее маленькие ножки в белых туфлях: привык видеть только святые лики. Смотрел на нее Илья — и слышал, как бьется сердце. Спросила она его, осветив глазами: — А кто это? Сказал Илья, оглядывая купол: —Великомученица Анастасия Рымляныня, именуемая Прекрасная, показана в великом кругу мучений. Она сказала: — Это мой ангел. . . И он ее вдруг увидел. Увидел всю нежную красоту ее — радостные глаза-звезды, несбыточные, которых ни у кого нет. . .»
После этого художник еще виделся с нею, некоторое время – как со своей моделью. А затем она, как и Петраркова Лаура, умерла – едва вступив в лето своей удивительной зрелости. . . Но Илья продолжал служить ей и за ее гробом. . . Si` come eterna vita e` veder Dio. . . 191. Как жизни вечной – созерцанье Бога Назначено, а свыше – нет услад, – Так видеть вас одну безмерно рад Я в жизни, что без вас была б убога, – Как вижу и – сужу, поверьте, строго – Вы с каждым днем прекраснее на взгляд, И тайные мне мысли говорят, Что к вам питаю чувств немного много, – То больше мне от Бога ничего Не надобно: так, запахом питаться Какое-то, читал я, существо Могло, – водой другое, может статься, – А третье пламенем, – но что с того? – Мне б лицезреньем вас не насыщаться!
(Алексей Бердников: КАНЦОНЬЕРЕ ПЕТРАРКИ)
…ДВИЖЕНИЕ К ИДЕАЛУ ВНЕ НАШЕГО ПРОСТРАНСТВА И ВРЕМЕНИ…
….что такое религия? Религия — это движение к идеалу, который существует вне нашего пространства и времени и который был неоднократно воплощен в прошлом. И вот этот идеал перемещается в будущее и становится человеческим проектом, проектом человечества…
АРКАДИЙ РОВНЕР: РЕЛИГИЯ БУДУЩЕГО
…смысл учения Христова открыт философским движением прошлого века…
Белинский (1811-48) «Письмо к Гоголю» Зальцбрунн 15-го июля н.с 1847-го года
…позднее я старался всеми силами вызвать это переживание опять. Я создавал все те внешние условия, при которых оно совершилось в 1931 году. Много раз в последующие годы я ночевал на том же точно месте, в такие же ночи. Все было напрасно. Оно пришло ко мне опять столь же внезапно лишь двадцать лет спустя, и не в лунную ночь на лесной реке, а в тюремной камере…
Даниил Андреев: РОЗА МИРА
…Иудаизм…Христианство… Ислам… по крайней мере – три из основных мировых религий потратили много сил на борьбу с язычеством (пантеизм, многобожие, человекобожие, сатанобожие и т.п.), низводя богов, титанов, духов, нимф и т.п. – во уровень демонов, бесов, чебурашек, шишиг, леших, домовых, русалок и вообще – всякой нечисти. Ну и «нечисть» дала же некоторым из них прикурить! Бесконечные сонмы мучеников стали являться пред Божий Престол просить за всех нас – грехов наших ради. Такие вот «чебурашки» с железными когтями пустынных хищников. «Русалки» с петлями, крючьями и ножами.
Пост, молитва, «умное делание» свершили всё же свое, незатейливое, – мир принялся весело с пением псалмов и знамением крестным освобождать свои пространства, леса, поля, реки и домашние очаги от «ласковых тварей». Так оно все шло вплоть до семнадцатого века, до прихода нового – научного и сугубо позитивистского — мировозрения. Долго ли коротко – восемнадцатый век, издыхая на эшафоте, коснеющими устами Вольтера и Дидро объявил, что «Бог не то чтобы умер… а скорее всего – Его и вовсе никогда не существовало».
Человечество вступило в Эру Разума и ничего разумнее не нашло, как объявить себя детищем природы единой, продуктом борьбы за выживание ее родов и видов, а собственную историю – историей совершенствования орудий производства и добывания пищи. Явилось и подходящее евангелие, написанное ко времени евреем с бородой пророка – «Капитал» Карла Маркса. И тут началась подлинная беда. Благотворимое человечество упорно не желало признавать своей прародительницей обезьяну и вообще – претендовало на какую-то остаточную духовность. Из Индии потянуло необычным.
Убитое и похороненное язычество начало являть поистине дракулову витальность, возникая в доселе неслыханных обличиях спиритизма, иоги, угрожая левитацией, телекинезом, гипнозом и черт знает какими еще фазами невиданного и весьма завидного для многих духовного могущества. Прозвучала издевательская нотка в адрес пророка-еврея и его паствы, согрешавших во время оно жгучими сарказмами в адрес «торговцев опиумом», — для них самих не нашлось других определений, нежели «валенки», «макаки», «межеумки»… ну и т.п. Как бы то ни было, от нанесенного «научными материалистами» удара под ложечку — мировая церковь не пришла в себя и по сию пору.
Оживевшее язычество, в лице каббалистов, кришнаитов, спиритов, масонов и прочая, никак нельзя было принять за надежного союзника, да оно и было всё тем же застарелым врагом, втайне готовившем всё те же котлы и крючья. На рубеже девятнадцатого и двадцатого веков явились и первые разоблачения обаятельных «фокусов» черной языческой магии. Пришли они частью от людей честных и неглупых, в свое время заплативших дорогую цену за «увлечения молодости»… и точно так, как и прежде, — выстаивали в пытках и предельных мучениях, благословляя Имя Господне – отнюдь не чемпионы по боксу или стахановцы, но святые отцы-пустынники и «жены непорочны» их, в коих, казалось, «в чем душа держится»…
Алексей Бердников: ЛЕТУЧАЯ ПОЭЗИЯ РУССКОЙ ПРОЗЫ
…инсайт как технический эксперимент…
Инсайт, инструмент, долженствующий «удлиннить» руку художника (людям «нехудожественных» профессий он необходим несравненно менее). Так как «художник слова» обязан не только (и не столько) «наблюдать виденьем», но «слышать» свой материал в малейших деталях в тот миг, когда тот буквально рождается, — можно представить себе, каким редчайшим качеством обладает тот, кто этим владеет…
A PUSSY-TOLSTOIOT
…Our Russian tongue
Is not much used to a mail-prose song…
…to destroy the Temple in Jerusalem – an exploit able to overpass all kind of Pussies,
— even if they supposingly not only violate whatsoever altar while singing obscene couplets,
— but produce a copulation while singing and ringing right there at the mass…
Jesus came to Jerusalem pompously as a crown-prince… which one
He without any doubt really was. Did he realize that equivoques existing in
His though without question irreproachable bloodline from the King David
— those concerning the strictly conditioned conceiving-terms, and ones always
rigorously observed by the Jews, were to ruin His claims? If He knew that – then
His told-over action was but a bravado?
But the way having conveyed Him to Golgotha wasn’t a route of the dynasty games (what
-from every sane modern sight could be the fact of reason), and the less His poetical menaces
-to destroy whatsoever within the Capital. It was the simple reason of the being wishing
-a simple liberalization of his native Judaic church. Some attention to this well notorious
-fact please: a member of the Judaic Common is proposing to enlarge the rights of some
-neophytes’ groups within the same Common – what’s offending to whoever there?
Leon Tolstoy, the “looking glass of the Russian revolution” – the price given the genius by
Lenin — was imitating exactly this pattern to make himself a show of his extraordinary humanity
-tendentious trend. Golgotha didn’t follow. Although the Orthodox authorities related with
-poor sympathy to the newly brought to light Jesus Christ… Maybe only their little valuation
-of the Tolstoyan world-famous personality prevented them from proclaiming the ill-fated
-destroyer of the Russian-Orthodox-Church’s temple – a kind of Antichrist?
Besides, Tolstoy follows to be at the top of the World-Price-List, not with his pretentious
-claims to a Prophet-position, but rather with his undeathly War and Peace… There are therein
-symptoms of the disease that has brought him to the early tomb little later?
I don’t know. Peace and not War to his once passionate dust. We’ll hope, his Antagonist having more than the Orthodox hierarchs patience of introducing to him foundations of His religion has cleared the -mutinous crystal of the late Looking-Glass… We but remain enthusiastic readers of his Sonata-to-Kreutzer…
Lev Ivolgin
Till now our language – proud, God knows –
Has hardly mastered postal prose. Johnst.
ПУССИ-ТОЛСТОЙОТ
Затем что наш родной язык – к почтовой прозе не привык…
…разрушить Иерусалимский храм – свершение, способное превзойти все подвиги пуссей, пусть они не только осквернят пару алтарей, исполняя пошлые песенки, но даже попытаются совокупиться, распевая и позвякивая тут же во время литургии…
Иисус входил в Иерусалим торжественно, как оно и положено Принцу крови, каковым Он, совершенно несомненно, и был. Сознавал ли Он, что сомнения, существующие вокруг Его, хотя бы и безупречного происхождения по прямой линии Царя Давида, касающиеся скорее строго определенных сроков зачатия, на которых всегда так настаивает иудейское патриаршество, сведут на нет Его притязания на иудейский престол? Если сознавал – то тогда вышеуказанное вшествие – не было ли с его стороны смелой вылазкой?
Однако путь, приведший Его на Голгофу, не находился в лоциях династических игр (хотя за таковой мог бы его и счесть любой нынешний политик), ну и гораздо менее того – Его лирические «угрозы» обрушить что бы то ни было в пределах Столицы. Причиной попросту явилось предложение развязок в родной иудейской вере. Поглядим на это внимательнее – участник иудейской религиозной общины предлагает расширить права группам неофитов в пределах общины – что можно здесь найти оскорбительного в адрес кого-либо?
Лев Толстой, «Зеркало русской революции», согласно оценке гениального писателя Лениным, последовал именно примеру Христа, заявляя о своем чрезвычайном гуманистически-направленном проекте. Голгофы не последовало. Хотя православное начальство отнеслось с весьма сдержанной симпатией к провозвестнику новой религиозной тенденции… Скорее всего именно их недооценка фигуры всемирно прославленного писателя помешала им объявить горе-разрушителя Храма Российского Православия – новейшим Антихристом?
Наряду с этим, Толстой ныне продолжает оставаться на самом верху Мирового бестселлера – отнюдь не благодаря своим шумным притязаниям на пророческие позиции, но вовсе – ради бессмертных «Войны и мира» — однако наблюдаем ли мы и здесь уже ранние признаки болезни, сведшей его в раннюю (творческую) могилу чуть позже?
Мне сие не известно. Мир (не война) его некогда взмятенному праху. Будем надеRться – Побораемый им, обладающий бесконечно большим терпением, нежели все вместе взятые православные иерархи в деле просветления заблудших, — высветлил так некстати смутившееся «зеркало». Мы же остаемся среди восторженных почитателей «Крейцеровой сонаты»… Лев Иволгин
Вообще то это сайт Аркадия Ровнера а не каких то там Иволгиных, Бердников и других ‘иннтттеллектуалловвв’. Хотите проповедоватъ свои мысли и идеи, идите на другие сайты, или по крайней мере попросите у Аркадия разрешения публиковать ваш …разм.
Сергей, ну что Вы, ради бога! Откуда такая нетерпимость и даже грубость? И почему Вас тоже так волнует, чей это сайт? Главное, чтоб было интересно. Думаю, Аркадий сам разберется, кого приглашать на сайт, когда, и как, и сколько. И почему же здесь нельзя «проповедовать свои идеи»? Аркадию и Сергею можно, а АБ нельзя? Или чужие мысли это и есть «маразм»? Мы все стареем понемногу, Сергей. И потом, Алексей Бердников не «какой-то там». Я его пока не читал, но одного взгляда достаточно, чтобы заметить мастерское перо и оригинальность мысли. Что свойственно и Вам, иногда. Так давайте будем добрее друг к другу, на старости-то лет.
Дорогой Александр. Грубость это пропагандировать чьи то идеи на этом сайте, не спросив хозяина. Аркадий слишком вежлив, чтобы сказать вам это. Но есть понятия некоторые, которые очевидно некоторым людям недоступны. Одно из них это уважение к хозяину. И этот хозяин разрешил комментарии, но ясно, что дай кому палец он и руку откусит. Если кто то хочет поставить свое эссе на сайт, он должен спросить разрешения его владельца. Я вот ставил свои эссе таким образом, а комментарии предпочитаю делать покороче, и выражать только свои мысли, а не пользоваться чужими. Сергею можно, потому что он делает это с согласия Аркадия. А другим нельзя потому что им это согласие не дано. Я думаю это просто и ясно как солнечный день.
Комментаторам, которым нужно больше места, особенно в случаях содержательной и стилистической уникальности, предлагается писать для других разделов сайта. Лучше не злоупотреблять. Краткость — серебро, так что ли?
ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ОБРАЗ ВСЕДЕРЖИТЕЛЯ В ФОЛЬКЛОРЕ ДРЕВНОСТИ И НОВЕЙШИХ ВРЕМЕН
Я не буду распространяться во днях минувших анекдоты, но посвящу несколько коротких строк страницам Ветхого Завета (впрочем, Иудеи не считают эту книгу ни ветхим, ни старым кодом моисеевых уложений XIII-YIII до Н\Э). Гарольд Блум, известный американский исследователь громадного количества разного рода литературных и литературно-исторических текстов, относит основную часть Пятикнижия на счет мыслительного подвига вдовствующей монархини, Матери соломоновой, известной под именем Батшеба (она же Вирсавия XI-Xвв до Н\Э). Относить ли нам самим выкладки великого ученого за счет его собственных фантазий? Предположим, что нет, что «инсайт» мыслителя действительно верно руковёл философа в заданном им его инструменту направлении.
Но что же прекрасная, преславная Батшеба… Каковы были собранные ею источники и как споро интуиция ее разрешала, предрешая, узлы, вяжущие сети волшебной, по определению Божией метафизики. Первые десяток Библийных глав, поведавших нам сотворение мира и создание обоих человеческих существ – ниоткуда, как из области именно инсайта (интуиции, наития, самадхи… озарений одним словом), Батшебе взять, думаем мы, не было. Перешагнув порог метафизики в обратном направлении (случилось в 1666 году – в виде новоявления «райского яблочка» на этот раз – по головке) физики «как наука» — мысль «человека-умельца» родила ученую мышь серого «усумления» по фамилии Смердяков.
В настоящее время редкий из мировых ученых, этих пасынков опыта, позволит себе усумниться в том, что за будто бы совершенно стихийными умозрениями Батшебы некая онтология все-таки стоит, как и стояла. Да дело вовсе и не в Батшебе, вернее – не в Батшебе одной, обладавшей, можно полагать, незаурядными организаторскими способностями, позволившими ей выдвинуться «из низов» и вовремя занять место шефа своеобычного «конструкторского бюро», НИИ, по созиданию вышеупомянутого нетленного образа, как раз о коем мы в начале. У соседей такой образ был. Коллектив древних греков возводил априори неистребимую гомерову вавилонскую библиотеку (YIII-YII вв до Н\Э). В свое время скажем и о ней.
Яхве было имя Бога, с именем которого иудейская элита Египта отслаивалась от хлебородных долин в сторону судьбоносных пустошей под провиденциальным водительством Моисея. Моисей (1391-1271; birth: 1592?… 1571? -вв до Н\Э) как раз был мессией, законодателем израилеву племени, его спасителем. У него долго не было учеников, апостолы, как таковые, отсутствовали. Однако благовествование моисеево, оформленное в виде закона и снабженное подходящей историей, все же вынуждено было появиться – порукой сего явления и явилась Батшеба и батшебино бюро. Итак, есть верховный Пророк (он же Мессия), есть апостолат, свидетельствующий Деяния шаг за шагом и параллельно повествующий о привносимом и провозвещаемом Всеблагом Вседержителе.
Образ такового Вседержителя – в аккурат и есть тема теперешнего коротенького эссе. Выяснение «образа» имеет для нас особую важность – в связи с тем, что в дальнейшем, с развитием свободного литературного творчества именно «характер» проецируемого божества становится своеобразным эталоном в изображении «правильного самодержца», помазанника Божия, независимо от того пути, каким положение правителя масс достигнуто. Мы в праве констатировать характер гὁспода Иудеев в его нынешнем статусе «кво». Он благ и всемогущ. Он ревнив и мстителен. Он карает непослушание и малейшее сомнение в своей правоте.
Желая определить степень верности в самоотречении Иудея, он может предложить отцу закласть сына в качестве жертвенного животного, не обещая заранее, что появится с помилованием ин экстремис… В числе иудейского племени «своих» детей у него нет. Тем не менее – где-то там, в пространствах, он числит Сыновей Божиих. Именно эти достославные мужи, прельщаясь послепотопными иудейками, начинают с ними жить и те производят от них потомство гигантов (время гигантов! – меланхолически изрекает Батшеба), но Бог из них исходит и укорачивает стандарт их времени до 120, и нарекает их «человецами»…
Если вернуться на несколько тысячелетий назад – в допотопный, или даже эдемский, период – то всё еще менее понятно – эта история с плодом от древа познания, не плод ли он ректорской фантазии, назначенный, дабы спровоцировать, выследить, изгнать? А эта история с анẚбасисом Моисея? Воля ваша, мне это толико странно! Всё как-то не по-Божески! И вот является Иисус и перекрывает этот нелепый чисто-борхесовский кабак. И прозревает Отца Своего и нашего – не где-то «высоко в горах», аки архар какой, но иже – на небесех, Чье да святится самое Имя, Чье Царствие да приидет, Чья верховная благая воля да сбудется равно аки на Небеси и на земли…
Он единый – податель нам хлеба, и только Он возможет простить нам долги наша и только в той мере, в какой мы отпускаем должником нашим… от Него зависит не ввести нас во искушение, но избавить нас от лукаваго… и путь к дому Его лежит дорогой Сына Его Иисуса. Намеки на будто бы интим самопровозглашенного «сына Божия» оказались столь невыносимыми для слуха тамошних и тогдашних «киаф», что они не нашли лучшего решения «проблеме», нежели повесить обоих «на древе». И тем самым навеки скрепили всеми необходимыми семью печатями передачу Завета от Бога ко Человецам. Притчи (параболы) обрисовывают как нельзя полнее, если не характер Христова Всевышнего, то, в любом случае, характер взаимоотношений отдельного Человека и Вседержителя.
Ибо – это характер – «с глазу на глаз». И единый возможный «посредник» — Сын Его. Тот, Что пошел за нас на смерть и теперь висит на кресте. Между тем никаким основателем Христианства Иисус Назорей не был. Был им апостол Павел. В дальнейшем апостольскую миссию исполняли замечательные святые мужи, толкователи священных Евангелий, подлинные столпы веры Христовой. Произошло удивительное: образ Сына затмил собою образ Отца и, казалось бы, оттеснил, оттер Его от лица Его усердных почитателей. Средина Шестнадцатого века привела вдруг на мировую сцену Отца, не жалким кочующим старцем в красивых лохмотьях – могучим Иеговой Ветхого – попирающим плечи Лютера и Кальвина…
И вот опять же – последние десятилетия Шестнадцатого… Данила Темный (Джордано Бруно). Представители религии любви предвкушали зрелище предсмертных мук умирающего «философа». «Суровость приговоров святой инквизиции, — говорит Шиллер, — могла быть превзойдена лишь тою бесчеловечною жестокостью, с какой приводились они в исполнение. Соединяя смешное с ужасным, увеселяя глаз оригинальностью процессии, инквизиция ослабляла чувство сострадания в толпе; в насмешке и презрении она топила ее сочувствие.
Осужденного с особенной торжественностью везли на место казни; красное как кровь знамя предшествовало ему; шествие сопровождалось совокупным звоном всех колоколов; впереди шли священники в полном облачении и пели священные гимны. За ними следовал осужденный грешник, одетый в желтое одеяние, на котором черною краскою были нарисованы черти. На голове у него был бумажный колпак, который оканчивался фигурою человека, охваченного огненными языками и окруженного отвратительными демонами. Обращенным в противоположную сторону от осужденного несли Распятие: ибо спасения уже не существовало для него. Отныне огню принадлежало его смертное тело; пламени ада — его бессмертная душа.
За грешником следовали духовенство в праздничном одеянии, правительственные лица и дворяне; отцы, осудившие его, заканчивали ужасное шествие. Можно было подумать, что это труп, который сопровождают в могилу, а между тем это был живой человек, муками которого теперь должен был так жестоко развлекаться народ. Обыкновенно эти казни совершались в дни больших торжеств; к этому времени накопляли побольше жертв, чтобы численностью их увеличить значение праздника. В особо торжественных случаях при казнях присутствовали короли, они сидели с непокрытыми головами, занимая места ниже Великого Инквизитора, которому в эти дни принадлежало первое место. Да и кто бы мог не трепетать перед трибуналом, рядом с которым не садились сами короли?»
Такое аутодафе было приготовлено 17 февраля для Бруно. Сотни тысяч людей стремились на campo dei Fiori и теснились в соседних улицах, чтобы, если уж нельзя попасть на место казни, то по крайней мере посмотреть процессию и осужденного. Но вот и он, худой, бледный, состарившийся от долгого заключения; у него каштановая окладистая борода, греческий нос, большие блестящие глаза, высокий лоб, за которым скрывались величайшие и благороднейшие человеческие мысли. Свой последний ужасный путь он совершает со звенящими цепями на руках и ногах; на вид он как будто выше всех ростом, хотя в действительности он ниже среднего. На этих некогда столь красноречивых устах теперь играет улыбка — смесь жалости и презрения.
Цель шествия достигнута; остается еще подняться по лестнице, ведущей на костер. Осужденный поднялся, его привязывают цепью к столбу; внизу зажигают дрова, образующие костер. Пламя трещит; огненные языки поднимаются все выше и выше; вот они уничтожили позорное одеяние и, как бы негодуя, что на голове мыслителя оказался дурацкий колпак, обращают его в пепел; стали видны лоб и роскошные волосы, обвивающие столб, к которому привязан страдалец. Пламя уничтожает и их и начинает жечь обнаженное тело…
Бруно сохранял сознание до последней минуты; ни одной мольбы, ни одного стона не вырвалось из его груди; все время, пока длилась казнь, его взор был обращен к небу. Из толпы смотрел на эту казнь известный уже нам Гаспар Шопп. Вернувшись домой, он тотчас же в письмах к своему другу описал это сожжение, которое, по его саркастическому выражению, «перенесло Бруно в те миры, которые он выдумал». …концепция монады возникла у Бруно благодаря стремлению познать мир и его составные части по аналогии с жизнью, которая нам известна путем внутреннего сознания и с которою приходится сравнивать чисто объективное, в известном смысле безжизненное существование, если мы хотим это последнее постичь изнутри как нечто субъективное.
Разумеется, — говорит Дюринг, — Бруно посредством своих монад не перекинул мост для перехода от сознания к бессознательному, от субъективного к объективному; впрочем, последнее и не могло входить в намерения автора рассматриваемой концепции. Он хотел лишь представить целое и его части как живое единство живых единиц, и в этом смысле сделать вселенную объектом наших чувств. Из-за этой цели он невольно должен был приписать сознание, хотя бы и в самом малом объеме, любому элементу мировой системы. Не одарив жизнью мертвую часть вселенной, Бруно не достиг бы того однородного единства мира, которое одно может стать предметом как аффекта, так и субъективного понимания.
Он не хотел признавать бездны, лежащей между миром внешним и внутренним, и достиг ее мнимого устранения тем, что распространил сферу сознания далеко за его действительные пределы. По Бруно, человек служит мерилом всякого внутреннего, субъективного бытия. Каждая материальная частица должна быть мыслима не только как объект, но и как субъект. Нечто соответствующее ощущению, хотя и не одинаковое с ним, предполагается присущим всем формам существования.
Этим путем каждая частица материи наделяется известной степенью субъективности, представляемой наподобие человеческого ощущения и воли. Если внутреннее состояние внешнего мира и останется, тем не менее, неизвестным, то является, по крайней мере, пропорция, благодаря которой возможно заключить об остающемся неизвестным числе, насколько вообще это мыслимо при отношениях неколичественного характера… Ю.М. Антоновский ДЖОРДАНО БРУНО биографический очерк