Аркадий Ровнер «Современный спиритуализм в России»

 Вступление

Анализируя круг идей, характеризующих современ­ную духовную ситуацию России, исследователи вовсе не останавливаются на идеях спиритуалистических. Понят­но невнимание к этой теме со стороны советской обще­ственной науки, на Западе же историка идей смущает, по-видимому, исключительная трудность и полная неизученность этого вопроса. В результате современный спиритуалистический опыт России по сей день оказы­вается неизвестным.

История русского спиритуализма — интересного, самостоятельного явления, связанного с богомильством (X-XI вв.), ’’заволжскими старцами» (XV в), с «ересью жидовствующих» (вторая половина XV и начало XVI в.), с масонами и розенкрейцерами (XVIII в.), а также с теософией Елены Петровны Блаватской, с «третьим за­ветом» Анны Шмидт и идеями Константина Циолковского, Николая Федорова, Николая Рериха, Петра Ус­пенского, Даниила Андреева и других, внешне прерва­лась в 20-ые годы нашего столетия, хотя в отдельных индивидуумах традиция законсервировалась и сохраня­лась.

15-20 лет назад в России возникла новая волна ин­тереса к спиритуалистическим идеям. Характерным для этого движения являются интерес к игровым религиям и мистическим традициям, разработка новых космоло­гических мифов, опыты духовного синтеза.

Возможно, что некоторым из названных явлений можно найти аналогии на Западе. Однако, современные российские условия — духовный голод атеистической страны, ограниченность форм внешнего выхода спири­туалистических интересов и проч., приводит в ряде случаев к большой сосредоточенности, напряженности внут­ренних поисков, к тому, что я не побоялся бы назвать непрерывной творческой ситуацией. Результатом являет­ся создание нового психологического пространства.

Люди религиозной и спиритуалистической ориента­ции, а также связанные с этими идеями художники, писатели, поэты образуют сегодня странный замкнутый мир внутри России — своеобразное подполье без идео­логии, программ, собраний, политических лозунгов.

Для Запада картина современной России до сих пор определяется в основном политически и идеологически активными группами и индивидуумами. Существенным для этой среды является то, что она ориентирована не на политику, а на спиритуализм, искусство, религию, духовные традиции прошлого.

ЧАСТЬ I

 Зарождение новой спиритуалистической волны относится к концу 50-х годов. В первоначальном виде это было недифференцированное брожение, где перемешаны были и политика; и мистика, и религия. Многие поп­латились за это политическими лагерями Мордовии, Сибири и вернулись с убеждением, что сложный узел экзистенциальных проблем нельзя решать в категориях политических. Уже в это время начинала звучать основ­ная интенция спиритуалистического мироотношения — обращенность вовнутрь, к субъективному опыту и со­ответственно — к мировым религиям и мистике.

Середина 60-х годов — это время напряженного внутреннего поиска и интенсивного общения, время рас­цвета кружков и групп, работающих в различных тра­дициях. Здесь можно назвать последователей учения П. Успенского и Г. Гурджиева, затем Р. Штейнера, тантриз­ма, суфизма и других. Живым и интересным делало эти поиски стремление понять и объяснить окружающее в свете различных спиритуалистических идей. Синтез по­лучался сочным и ярким — и отсюда ряд имен уже известных на Западе художников, писателей, поэтов, и много еще неизвестных писателей, философов, учите­лей Жизни, мудрых чудаков и юродивых, всегда состав­лявших неизбежный колорит русской жизни.

Внешне затаенную, но внутренне яркую картину представляют собою сегодня спиритуалистические кру­ги в России. Невероятные метафизические построения оказываются в непосредственной близости от реалий Советской действительности. Детально разработанная система Р. Штейнера уживается рядом с иронически-многозначительными космологическими фрагментами Г. Гурджиева. Нервная теософская публицистика Е. П. Блаватской и Н. К. Рериха, средневековая алхимия, кос­мизм Н. Фёдорова и К. Циолковского, «третий завет» А. Шмидт,*) — всякий источник находит себе адептов и талантливых интерпретаторов. Есть последователи и у американца Э. Кейси и у француза Р. Генона. Мне ду­мается, что, Р. Генон привлекает намеками на некий «эзо­теризм в эзотеризме», «реку рек», от которой будто бы все его знания. Между прочим, в 20-х годах он резко критиковал некоторые высказывания Е. П. Блаватской, — видимо он нападал на то, что считал «внешним эзо­теризмом». Есть последователи и у космополита Дж. Кришнамурти. Некоторые скрывают свои корни, другие в карьер начинают рассказывать о встречах со Спасите­лями, с тибетскими святыми, с инопланетянами. Есть соз­датели новых религий, например, солипсистской религии «Я», рассматривающей все объективные религии (христианство, иудаизм и др ) как проекции этой рели­гии ”Я“ на плоскость трех измерений. В солипсистской религии богом становится «Я“, весь же остальной мир и остальные традиционные боги, в том числе иудо-христи­анский Бог, оказываются низшими, вторичными, тенью «Я“. Последователей у этой религии немного.

Есть группы, работающие над созданием нового современного языка Традиции, убеждённые, что язык Святых книг, написанных десятки веков тому назад, уста­рел. Наконец, группы, вовсе недоступные для любозна­тельных, подготавливающие Спасителей для России и для всего мира. О новом языке Традиции и подготовке спасителей сейчас трудно говорить. Мой рассказ «Девасур»**) лишь отдаленно воссоздает психическую ат­мосферу этих кругов. Не берусь судить их.

Теперь в России есть множество оккультных лека­рей, лечащих гипнозом, наложением рук, внушением не­посредственным и на расстоянии. Есть астрологи, хироманты, графологи, предсказатели, кладоискатели.

Несколько лет тому назад в Москву приезжали ин­дусские махатмы вместе с юным Гуру Махараджи. Фак­тически это одно из западных движений, боль­шого интереса оно не представляет. 3-4 года тому назад оно было модным в Европе и Америке. Шестилетним мальчиком Махараджи был объявлен полубогом (это произошло лет 8-9 тому назад). Ашрамы его почитателей существуют во многих странах, — я лично встретил их в Италии, в Риме, по пути в США. Песни о Махарад­жи поются на манер американских «роковых» групп под гитару, на фотографиях и в фильме о нем — это пух­лый 14-ти летний мальчик индус, шаловливый и безза­ботный. Последние два-три года, насколько мне извест­но, движение это пошло на убыль после провала его предсказаний о конце света два года тому назад. Новая религия создавалась достаточно искусно: у них были и массовые ритуалы, и «внутренний круг» для преданных и продвинутых. Этнический колорит индусский, но пре­тензии универсальные. Об этом движении есть в про­даже литература на английском языке; меня оно боль­ше не интересует. В данном случае меня больше зани­мает отзывчивость России, — это важно.

В настоящее время в России есть и полуофициаль­ные клубы оккультных увлечений. Один из мне извест­ных расположен в подвальчике в центре Москвы. Это сомнительное, очень вероятно поднадзорное место, где читаются лекции по П. Д. Успенскому, проводятся се­ансы лечения и телепатии, — всё это под никого не об­манывающей вывеской ”НОТ“ (научная организация труда).

Как бы ни отличались между собою различные кру­ги, а различие между ними очень значительное, — их объединяет внутренняя независимость и хорошая защи­щенность от пропагандистских штампов. Государствен­ная монополия на информацию и контроль за интереса­ми оказываются в данном случае несостоятельными. Ну­жные книги находятся, переводятся с иностранных язы­ков, перепечатываются на пишущей машинке, попада­ют к тем, кто в них нуждается. Россия всегда была стра­ной читателей, но книга сегодня стала еще ценней. До­стать настоящую книгу можно только тогда, когда она действительно необходима.

Я хочу отдельно остановиться на некоторых кни­гах с необычными судьбами, влиятельными в этих кру­гах. Это прежде всего книги П. Д. Успенского и Г. Гур­джиева. написанные авторами первоначально по-русски, изданные и переизданные на Западе на многих языках. Они вернулись обратно в Россию в 60-е годы, их не­сколько раз переводили энтузиасты опять на русский (не зная о предыдущих переводах) — и они ходили по рукам в очень узком круге последователей этих писа­телей.

Известно, что Г. И. Гурджиев был одним из самых таинственных людей XX столетия. Он объявился в Рос­сии в начале Первой Mировой войны, создал несколько тщательно законспирированных мистических групп, в которых проводил никому тогда неизвестными метода­ми работу на достижение космического сознания, а пос­ле революции через Кавказ эмигрировал в Германию и затем во Францию. П. Д. Успенский был учеником Гурд­жиева, в начале 20-х годов он разошелся со своим учи­телем, хотя всю оставшуюся жизнь (умер он в 1947 го­ду, за два года до Гурджиева) пропагандировал знания, полученные от Гурджиева. Одной из причин большого интереса к идеям Г. И. Гурджиева являются, возможно, предлагаемые его учением парадоксальные формы спи­ритуалистической практики, соответствующие смутным временам социальных пертурбаций.

Другая книга — «Роза мира» Даниила Андреева, сына известного писателя Леонида Андреева. Она писа­лась около десяти лет в советских тюрьмах и лагерях и посвящена метаистории России, анализу ее прошлого и будущего. Ярчайшие страницы книги рассказывают о императоре Александре I, о Сталине, о Небесной и Под­земной России.

Интересный феномен: существование серьезных и важных книг породило некоторого рода ”анти-самиздат». Эти книги не циркулируют от знакомого к знакомому и не размножаются по закону геометрической прогрес­сии. Наоборот, обладатели их больше всего озабочены, чтобы круг их читателей был узким, чтобы книги не по­падали в руки людей безразличных, любопытных, бе­зответственных.

Трудность спиритуалистического опыта, ограничен­ность информации и доступа к книгам приводят к фор­мированию элиты. Элитарность — один из сознатель­ных принципов этой среды, одна из идей, стимулирующих ее активность. Однако отсутствие внешних привилегий у этой элиты и прежде всего существенной для любой элиты привилегии изолированности породили особые формы ее самоутверждения и изоляционизма. Прежде всего, это шокирование и агрессивность в отношении к людям новым, не принадлежащим к внутрен­нему кругу. Человеку мало знакомому с сложившейся системой ценностей, с иерархией авторитетов часто очень трудно преодолеть волны недоброжелательства и отталкивания, которые обрушиваются на него при пер­вых встречах с «продвинутыми» спиритуальными, или как их называют — «крепкими парнями».

Восхождение по ступенькам иерархии связано с об­щим ростом личности, с преодолением в себе предвзя­тостей, самолюбия, привязанности, тщеславия. На вер­шине иерархии — едва доступные для неофита учителя, посвященные, отшельники-монахи, вчерашние маль­чики из соседней школы.

Шоковые приемы с начинающими рассчитаны на от­пугивание случайных попутчиков. Часто ученику ста­вятся невыполнимые условия, по видимости бессмыслен­ные задачи. Имитируется стиль допросов КГБ и пьяных оскорблений. Сложившиеся ритуалы — типичные ситуа­ции встречи учителя и ученика, а также встреча между Продвинутыми последователями различных традиций — разыгрываются особенно старательно.

Иногда оккультные спектакли разыгрываются нравственно безответственными людьми, мнимыми учителя­ми в целях садизма, психического вампиризма, патоло­гических видов самоутверждения. Такие учителя устра­ивают по своему усмотрению браки, требуют от своих учеников смены друзей, службы, места жительства. Для отдельных групп характерна нетерпимость друг к другу, интриги, иногда открытая вражда, борьба за психо­логическое пространство. Очень характерны игры в та­инственность: книги, встречи — все окружено секрета­ми. Умение хранить тайну является одновременно и практической необходимостью, и эзотерическим упраж­нением, и испытанием новичка.

Нужно несколько слов сказать о языке этих, кругов. Прежде всего прекрасно освоен советский сленг[1]), газетные словечки и лозунги идеологических кампаний.  Перевернутые штампы оживают, как и доведенные до абсурда социологические, кибернетические и прочие термины. Уже упоминались «крепкие парни» и «научная организация труда» на базе гурджиевской каббалистической эннеаграммы. Гурджиевцы охотно бравируют пло­ской на первый взгляд идеей материальности души, ко­торая при приближении оказывается утверждением аб­солютной духовности. Высшей ценностью они провоз­глашают «работу», обыгрывая трудовые лозунги и имея безусловно в виду духовную работу. Самобытный язык сложился у последователей Рене Генона и тантристов, называющих себя «санса-йогами».

Из многочисленных идей, циркулирующих в этой среде, хочется особо остановиться на одной. Согласно ей, в высших духовных планах, занятых судьбой чело­вечества, временный верх одержали инстанции, разра­ботавшие и проводящие в жизнь план перерождения человека в существо низшего разряда без понятий о воле, совести и сознании.

В связи с отдалением традиционных источников, поддерживавших гармонию в социальном космосе, каж­дый человек становится своим собственным законодателем, своим судьей и богом. Такая духовная атомиза­ция ведет к деградации и хаосу, к нравственным катак­лизмам или к ситуации массового сна и гипноза.

Осознание нового ущербного баланса человеческой нравственности, критической степени преступности в че­ловеческой душе ведут к различным выводам. В первом приближении можно выделить два существующих под­хода к ситуации современного духовного кризиса.

С одной стороны, острое недоверие к традиционным инструментам нравственной стабилизации, а отсюда ча­сто абсолютизация падения и восприятие современного мира (и современной России) как воплощение ада, абсо­лютной тьмы, раскрывающей повергнутому человеку абсолютный свет последних истин.

Противоположная точка зрения связана с повышен­ными надеждами на испытанность традиционных инст­рументов (религиозных институтов, мистических тради­ций) и с остро-трагической потребностью личного про­тивостояния необратимости процесса. Приверженцы это­го подхода нередко определяют современную Россию как место наибольшего страдания и вместе с тем наи­большего духовного потенциала, предсказывают ей рас­цвет и мировую миссию.

В обстановке духовного хаоса и всемирного нравст­венного узаконения идеи «всепозволенности» и «само­волия» (пользуясь терминологией Достоевского), по­пытки остановить «всепозволенность» и прежде всего в самом себе, понимаются часто как единственный содер­жательный выход из духовного тупика. Отказ от свое­волия, самолюбия нередко принимает формы современ­ного юродствования, как на православно-христианской, так и на других основах. Юродство в форме шизоидности приводит нас опять к уже упоминавшейся атмосфе­ре кругов спиритуалистической элиты, а с другой сто­роны — сюрреалистической живописи и литературе. В литературно-художественных кругах этого типа сущест­вуют понятия «шизоидного мира» и «шизоидного дви­жения», на наш взгляд характеризующие это явление лишь частично и внешне.

Три портрета

 Вот несколько психологических портретов предста­вителей разных школ. Это портреты реальных людей, но в них, естественно, содержатся элементы обобщений.

1. Штейнерианец. Человек с меркуриан­ским темпераментом, ртутный, быстрый, деловой. Его «прыжок» от Бертрана Расселя и Норберта Винера к Рудольфу Штейнеру произошел с меркурианской стре­мительностью. Человек дела, он сразу нашел людей со сходными интересами. Вместе они изучали, трактовали и пропагандировали идеи Р. Штейнера среди своих друзей.

Чтение многочисленных произведений «доктора» (так приверженцы учения Р. Штейнера во всем мире на­зывают своего учителя) на долгие годы заполнило его жизнь. Скоро он увидел, что его собственная концепция Штейнера не вписывалась ни в одну из концепций его друзей. Это сделало его одиночкой, верным читателем трудов учителя. Каждая новая книга возбуждала его эн­тузиазм. «Оказывается…», говорил он, восторженно пе­ресказывая недавно прочитанную работу о загробных странствованиях души, о предыдущих воплощениях Карла Маркса или Александра Македонского или же ого­рашивал слушателя живыми подробностями из Лемурийской эпохи.

Склад мышления у штейнерианца манихейский, он постоянно видит в окружающем борьбу черных и белых сил и имеет готовые, разумеется, штейнеровские оцен­ки всех духовных явлений. Он не особенно дружен с Музами, а искусство он воспринимает только концепту­альное. Намек, абсурд ему чужды. Он находится в по­стоянно напряженных отношениях с друзьями, родст­венниками, ссорится, уходит, возвращается. Он добр, щедр, любит дарить, делает это легко и радостно. Он служащий. У него семья. Родители, разумеется, счита­ют его психически ненормальным.

2. Гурджиевец. На руке его время от вре­мени звенит «брегет», — живая иллюстрация главной гурджиевской идеи: «борьба со сном». Как и все гурджиевцы, он старается сам быть немного Георгием Ива­новичем Гурджиевым. Любит появляться неизвестно от­куда и неожиданно растворяться. Любит многозначи­тельность, загадочность. Любит устраивать шоки но­вичкам.

Он живет в постоянном поиске новых людей, книг, слухов, — всего, связанного с его интересами. У него прекрасная способность находить неофитов — будущих неофитов «четвертого пути». Многолетнее систематиче­ское изучение интеллектуальных мистических кругов со­здали ему ореол. человека всезнающего, точнее — знающего всех.

Идея самонаблюдения — другая гурджиевская кате­гория. Она стоит за его подчеркнутым вниманием к себе, к своей внешности, к своему поведению, занятиям. При этом ему свойственна неуловимость личности: никогда нельзя быть уверенным в его отношении к окружающе­му. Он смотрится одинаково естественно в пьяной бо­гемской компании, в чванном академическом кругу и среди искушенных эзотериков. Он жадно вбирает самые различные влияния, настроения, при этом оставаясь вер­ным своей традиции. Степень вживания в гурджиевские схемы в нем так сильна, что когда он рассказывает о них, в словах его нет налета книжности, — он напоми­нает скорее пловца, показывающего вам добытую со дна океана жемчужину.

3. Православный йог — новое российское явление. Мальчик едва из школы, болезненно бледный, высокий, с длинными волосами и тихим голосом. Нераз­говорчив: молчит, вглядывается. В недавнем прошлом — хиппи, поклонник Че-Гевары. Позже открыл для себя йогу.

Христианский перелом наступил внезапно и глубо­ко захватил его. Он ушел из дому, построил для себя скит. Прожил год в одиночестве, прежде чем нашел се­бе старца-наставника. Однажды его спросили, читал ли он Петра Успенского? Он ответил своим тихим голосом: «Зачем мне читать еще одну книгу про молитву и меди­тацию. Я делаю это все время». В круге его чтения толь­ко несколько книг: «Добротолюбие», книги по йоге. Он ведет очень трудную жизнь, в дожди его келью зали­вает, в мороз он погибает от холода. Он собирает гри­бы, коренья, ягоды. В том месте, где он живет, свои ле­генды, традиции. Это поддерживает в нем атмосферу душевной экзальтации, внимание к знакам, снам, виде­ниям. По слухам, в тех краях находится Шамбала — место наибольшей благодати, которое безуспешно искал в своих экспедициях по Востоку Н. К. Рерих.

***

Государственные инстанции, занимающиеся контро­лем идей и общественной «незапланированной» актив­ности, сталкиваются в случае со спиритуалистическими кругами с особыми и неожиданными затруднениями. Простыми для учета и наблюдения оказываются явле­ния, так или иначе стремящиеся к организации. Беспо­койство властей вызывали штейнерианцы в период их наибольшей активности в конце 60-х годов. Не найдя в них серьезной политической угрозы, власти ограничи­лись предупреждениями. Серьезнее отношение к лю­дям с теми или иными парапсихологическими силами: некоторые берутся под контроль, другие привлекаются для нужд секретных парапсихологических лабораторий, третьим попускается их полузаконспирированная дея­тельность.

Не так давно внимание привлекли группы, практи­кующие панэвритмию (мистические движения) по образцам, завезенным в Москву из Болгарии, а так­же почитатели юного гуру Махараджи. Тех и других вызывали, переубеждали, предлагали отрекаться и соз­наваться в заблуждениях. Но в целом новое спиритуа­листическое движение находится вне компетенции вла­стей в связи с их отказом от всякой публичности, про­светительства и иных видов социальной активности.

ЧАСТЬ II

 Литературная среда, сложившаяся за последние 15 лет в России, представляет собой также явление новое и неизученное. Как и спиритуалистические круги, ли­тературная среда внешне никак не организована. Как и в мистических кругах, защита от навязанных эстетиче­ских и идеологических образцов постигается позитив­ной работой с идеями, качественно резко отличными от плоских пропагандистских штампов- Это, в первую оче­редь, идеи классической русской литературы, а также формальные, с одной стороны и метафизические с дру­гой, параллельные тем, которые питают последние пол­века современную западную литературу.

Существенной, однако, является неразрывная идей­ная связь со спиритуалистическим движением. В лите­ратурной среде происходит то, что в ней обычно про­исходит: формируются новые литературные вкусы, тона и настроения, возникают поэты, писатели, критики, которые бедствуют голодают болеют пьют водку и мечта­ют о чистоте и аскетизме. Как бы не был широк диапа­зон интересов этой новой литературной среды, преоб­ладают в ней мистические и религиозные поиски. В про­изведениях создаваемых писателями этого круга, чита­тель не встретит привычных литературно политических разоблачений, полемики на навязанном уровне. Для луч­ших авторов характерны такие качества как легкость и самоуглубленность, модернизм и интерес к традиции, эстетство или же погруженность в темы уродства, стра­дания и т. п.

Можно ли называть эту литературу «самиздатной?» Известное понятие «самиздат» оказывается в данном случае или недостаточным, или слишком широким- «Сам­издат» включает в себя и трактаты по хатха-йоге, и письмо известного диссидента, и переводы Хайдеггера, и романы Солженицына или Набокова, и безымянную повесть или эссе, и многое другое. Говорят, что неред­ко «самиздат» фабрикуется в государственных учреж­дениях, ответственных за контроль за «самиздатом» — хитрые, двусмысленные листки антисемитского и шови­нистического толка.

В некоторых случаях писатели, критики и поэты сознательно работают на «самиздат», но чаще всего эта литература существует в «малом круге» и предназнача­ется немногим слушателям и ценителям, близким дру­зьям и критикам писателя. Потому произведения, преж­де всего, адресованы не массе, а умному, требователь­ному слушателю. Только в избранном и проверенном круге может происходить серьезный разговор, можно ставить кардинальные вопросы человеческого сущест­вования: какие силы господствуют сегодня в душе человека? На что он может опереться? Чего ждать от бу­дущего?

Часто нет ответов, — есть одна только постановка вопроса. Часто нет даже вопроса — только новый ра­курс состояния, новый образ идеи. В одних случаях эта литература рассматривает себя как самостоятельный мистический путь, а в других она сконцентрирована на за­дачах эстетического плана.

Заключение

Ограниченные размеры журнальной статьи не поз­волили нам дать исчерпывающую характеристику духов­ной ситуации современной России. Мы остановились на наиболее творческих, с нашей точки зрения, ее сторо­нах: на поисках нового религиозного опыта в условиях атеистической страны. Поэтому мы не затронули круг вопросов, связанных с оживлением интереса к традици­онным религиям. Кроме того, мы дали беглую предва­рительную характеристику зарождающейся на наших глазах литературы, выросшей на идеях новой спиритуа­листической волны. Россия в прошлом в лице своих пи­сателей, мыслителей, спиритуалистов давала самобыт­ные подходы к сложным духовным коллизиям. Новый опыт ее в этой области не может не вызвать интереса.

Легко постфактум изучать сформировавшиеся яв­ления, идейные и литературные движения, их истоки и следствия. Намного трудней, но зато и благодарней, ис­следовать зарождающиеся духовные процессы, суметь распознать, услышать и понять их, когда они только формируются. Определить явление, тщательно просле­дить закономерности и особенности его развития — за­дача будущего исследователя этого сложного творче­ского процесса. Большие неисследованные пространст­ва ждут ученого, который займется этим интересным феноменом.

Нью-Йорк, ноябрь 1976 г.  

Журнал «Оккультизм и Йога» №64

[1] Сленг (от англ. slang) — слова или выражения, упот­ребляемые людьми’ определенных профессий или классовых про­слоек, к примеру, сленг художников, моряков и т. д.