А. Ровнер «Сад традиций»

Выступление на конференции Трансперсональной Ассоциации 19. 11. 98, Москва

Прежде, чем мы приступим к моделированию пространства сада, вспомним, что большинство людей, составляющих человечество, живет не в саду, а в его противоположности – на свалке. Христианство называет эту свалку гре­ховным миром и юдолью скорби. Буддисты видят это место как место непросветленное, темное, на­полненное страданием. А Гурджиев просто назы­вает его «плохим местом»: «Мы с вами живем в плохом месте», – сообщает Гурджиев своим ученикам.

Противоположным плохому месту является райский сад. В махаянистском буддизме это Сукхавати. Это место, где цветут берилловые, жемчужные, бриллианто­вые, золотые, серебряные цветы на бриллианто­вых, агатовых, берилловых, жемчужных ветвях. Стволы, корни и плоды этих деревьев – тоже из драгоцен­ных металлов и камней. Там разливаются ароматы, текут молочные реки в кисельных берегах. Там нет ме­ста хитрости, коварству, зависти, подлости, обмана.

И вот между этими двумя пространствами – пространством традиционного сада – о таких садах рассказывают и еврейская Библия, и вавилонские предания, – и тем местом, где находится сегодняшнее человечество, существует разрыв. Сегодняшний мир – юдоль скорби, горечи. Здесь царствует буд­дийская анитья – неустойчивость, невечность. Здесь не на что опереться. Нет ничего надежного, устой­чивого. Нет молодости, нет богатства, нет любви – нет ничего постоянного. Все, что есть, обманчиво. Все прохо­дит, все преходит. И нет также надежных религий. Религии ненадежны. Они спорят друг с другом, они упираются друг в друга лбом или разгораживаются заборами.

Итак, мы имеем два плана. Давайте назовем один план, нашу сегодняшнюю жизнь, данным, наличным, а другой – должным. Практически, весь мировой ми­стицизм, все мировые религии, вся мудрость веков – это напряжение, которое существует между наличным и должным. По этому поводу мы стро­им всевозможные схемы, мы делим все это на разные уровни, на каждом уровне мы находим свои подуровни. И у каждого из нас есть свои собственные представления и об уровне наличном, и об уровне должном.

Мне бы хотелось, чтобы по мере нашего разговора мы с вами совершили этот бросок через по­ток, отделяющий круг сансары от круга нирваны, скорбную юдоль от райских кущей. Как нам совер­шить этот переход через поток? Как нам подняться в эту гору? Как нам войти в этот сад?⁷

Кстати, по поводу моей формы подачи материала, по поводу якобы заикания и будто бы неуверенной речи. Меня издавна удивляли писания древних авторов, которые кажутся нам такими нелогичными. И только со временем я понял логику нелогичности, и мудрость заикания и спотыкания, и глупость плавности и стройной речи. Вся наша жизнь – это неуверенные шаги, неуверенные движения. Я нашел поддержку и подтверждение этому наблюдению в Китае и в Японии, где совершенномудрый виден по тому, что не умеет говорить, не умеет думать, не умеет ничего делать – он ничего не умеет. Он не отличит жеребца от кобы­лы, день от ночи. Вот такой же путь предстоит сегодня нам. Это – не механический путь анализа и систематизации. Это – внутреннее путешествие. И этот путь ведет в глубину вещей.

Тем из вас, кому жаль выб­росить на помойку целый час времени – час обще­ния со мной, – и кто хочет прожить этот час с пользой, я хочу предложить обратиться к са­мим себе, повернуться внутрь себя. Прямо сей­час. Выйти из оперативного состояния, войти в созерцатель­ное состояние. Почувствовать себя спокойно, уверенно, са­моуглубленно. Практически здесь нет никого, кро­ме каждого из нас. Есть мои слова, которые не несут в себе ничего важного, ибо то, что я хочу вам сказать, определенно находится по ту сторону слов, которые я говорю. И по мере нашего обще­ния, которое осуществляется больше в паузах меж­ду слов, чем в словах, я хочу, чтобы вы спокойно и методично проникли сквозь нежесткую завесу, отделяющую эти два мира, эти два состояния, про­скользнули в сад, в ваш внутренний сад, который обычно закрыт от вас забором, завесой.

Это очень просто: нужно услышать целое. Нужно потерять навязчивость конкретного. Нужно найти такую внутреннюю позицию, (кстати, и внешнюю позу тоже), найти такие внешнюю и внутреннюю позиции, то состояние, в котором вы бываете иногда при пробуждении, засыпании, когда вы не очень загнаны мыслями и заботами. Когда вы действительно живете, когда вы выходите из обыч­ного ритма, навязанного вам социумом, когда со­циальные церемонии остаются позади и в стороне. Это бла­женное состояние. Состояние, когда вы «дома», когда за вами никто не следит и вы никуда не торопитесь. Когда не надо быть ни умным, ни добрым, ни плохим, когда война за то, другое, третье отступает. Только в этом состоянии мы услышим друг друга, и мы услышим то, ради чего все мы здесь собрались.

Итак, наше путешествие начинается.

Сначала я хочу немного поговорить с вами о саде традиций каким он нам дан. О наличном саде традиций. А потом я хочу пригласить вас в долж­ное состояние.

Ну что ж, очень печальная картина – наш се­годняшний сад традиций. Мы можем насчитать с де­сяток мировых религий, мы можем насчитать две-три дюжины духовных учений – древних, средневе­ковых, восточных, западных, конца прошлого века, начала нашего, наконец, современных… Мы все что-то об этом знаем, кто больше, кто меньше. Те, кто знает меньше, находится в выигрыше, у них больше места, меньше мебели. Эти тради­ции – древние и современные – обещают нам сад – место, куда мы все стремимся. Это рай мусуль­манства, это иудейский Эдем, это Сукхавати махаянистского буддизма, это сад нирваны, это христианские потус­торонние райские кущи.

Но посмотрите: десять больших религий разго­родили этот сад высокими заборами. Мы сидим каждый на своем участке и смотрим на забор, в лучшем случае, сочувственно. В лучшем слу­чае, мы думаем: какие несчастные мусульмане – они не знают, что Иисус – это Сын Божий. Какие бедные евреи – они не понимают, что он-то и есть Мессия и никакого другого ждать не следу­ет. То же самое думают с сочувствием, но по другому поводу о нас представители других традиций, я уж не говорю о ненависти, слепоте, религиоз­ных войнах, джихаде. Я говорю о самой доброй и терпимой позиции, которую может занимать че­ловек, укорененный на своем участке сада, – о сочув­ствии к тем, кто находится за забором. Евреи сочувствуют тем, кого Бог не избрал как свой народ, кому Бог не дал свое благословение. Буд­дисты, естественно, сочувствуют людям, живущим в субъектно-объектном мире, привязанным к сво­им мифам и не понимающим универсальности про­светления и т.д.

Итак, в нашем саду десять участков. Далее каждый участок внутри себя разделен на свои подучастки. Есть три основные конфессии внутри христи­анства: православие, католичество, протестантизм. Протестантизм – это уйма всевозможных протес­тантских сект. На самом деле, каждый протестант – это отдельная секта. У каждого протестан­та свой маленький садовый участок, а сосед его живет на другом участке сада.

Далее давайте посмотрим на пифагорейцев, на ессеев, на халдейскую мудрость, на тех, кто привер­жен египетскому пути Гермеса-Тота, на многообразие школ ведобрахманизма, буддизма, джайнизма, даосизма. Это тоже разгороженные участки. Посмотрим на то, что ближе нам – на мистицизм ХIХ–ХХ веков. Далее мы видим Рамакришну, теософию, антропософию, четверопутников, Кришнамурти, Мехер Бабу, Пак Субуда, Раману Махарши… Далее мы видим проекцию всего этого на наши 60-е, 70-е, 80-е, 90-е годы. Я не буду называть самые последние имена, самые последние события.

Друзья мои, в том саду, который нас окружает, больше заборов, чем деревьев. И деревья находят­ся в печальном положении, они болеют. Заборы загораживают им свет. Нет воздуха, нет ветра, нет влаги для деревьев. Мы живем с вами в разгоро­женном заборами, больном, загаженном месте. Это уже не сад. Это уже Гулаг, это Бог знает что.

Современная жизнь постоянно выбра­сывает нас на поверхность. Мы как пленка на поверхности океана, мы как пена, мы забываем, что под пеной – свежая вода, а на дне океана – жемчуг и другие драгоценности. Мы превращаем воду и жемчуг в пену. И этим занят наш век. Он обесценивает, профанирует, разъедает сокрови­ща. Это похоже на вирус в компьютере. Это похо­же на те страшные болезни, которые сегодня свирепствуют в мире. Болезни переходят от одного к другому. Компьютерный вирус съедает один файл за другим. И скоро в нашем компьютере, в нашей жизни останутся одни руины.

Что делать с компьютером, с человеком, с обществом, в которых поселился вирус?

У буддистов есть на этот счет замечательная история. На деревню напали разбойники. Они зах­ватили эту деревню, они перебили всех мужчин, взяли себе всех женщин. Они живут в этой деревне уже очень давно. От них родились дети, потом внуки, потом правнуки. Вот такой деревней является сегодняшний мир и душа каждого человека. Что делать с этой деревней? Как нам отделить чистых от нечистых, разбойников от мирных сельских жителей? Все перемешано. И деревенский староста – конечно же бандит.

Собственно говоря, у каждого из нас есть две возможности. Одна возможность – это углубиться в свою традицию и копать свой колодец, неважно какой – шинтоистский, христианский, раджнишевский, трансперсональный. Можно заниматься эвритмией, можно идти четвертым путем, пятым путем. Это неизбежно ста­вит каждого из нас в ситуацию упорного отстаивания своей исключительности, своего собственного малень­кого колодца.

Другая возможность – это когда мы начинаем сентиментально, восторженно всех обнимать. «Ми­лосердие, – что еще здесь написано на стене? – Радость, Счастье, Дружба, Любовь». Арка­дий Ровнер всех вас любит, он всего себя отдает, у него уже не осталось ни одной кле­точки кожи, ни одной клеточки души – он все отдал, его уже нет. Да ведь это аннигиляция, растворение. Это как бросить кусочек сахара в море: и морю не сладко, и от моего сахара ничего не останет­ся. Нет, это все никуда не годится.

И путь дифференциации и самозаключения в очень маленьком пространстве отгороженного уча­стка «истинной» традиции, в то время как все другие традиции – либо ложные, либо не доросшие до моей – не годится. И растворение во всех традициях – это фантазия. А что остается? Забор, забор, забор, забор, свалка, свалка, свалка, свалка.

И вот теперь, когда мы увидели с вами эту альтернативу и эту безвыходность, я хочу поде­литься с вами своим пониманием выхода.

Я хочу напомнить вам, что я сейчас не читаю вам лекцию. И в том, что я делаю, ценнее паузы, чем те понятия и образы, которые я привлекаю для того, чтобы разговаривать с вами. Каждый из вас слушает самого себя. Каждый из вас загляды­вает в себя. Есть множество возможностей заг­лянуть в самого себя. Мне бы хотелось напомнить вам о двух. Одна из них – это услышать те внут­ренние ритмы, которые сугубо ваши, которых нет у меня, которых нет у соседа. Ту тишину, ту пустоту и ту полноту, которые ваши. Это – путь бхакти, идущий через сердце, через любовь и доверие. И есть путь джнани, ведущий в другую область. Подумайте о вашем сознании без мыслей. Подумайте о небе без облаков, подумайте о себе без ролей. Каждый из вас играет десяток-другой ролей. А кто играет эти роли? Кто «я», играющий роли? Что это за «я» без ролей, сознание без мыслей, небо без облаков? Рельсы, по которым не ходят поезда. Это путь джнани. Одним ближе бхакти, другим – джнани, третьим – еще что-нибудь.

Еще раз я призываю вас сделать то, что нам необходимо делать постоянно, всю жизнь – выйти из оперативного, войти в созерцатель­ное состояние. Выйти из гонки, войти в тихую обитель, которая всегда с нами, каким бы путем мы туда ни шли.

Это и есть область должного, действительный райский сад. Не разгороженный заборами, незахламленный, не изъеденный саранчой, без компью­терного вируса, который съел все файлы души. Это другой уровень существования. Это другое состоя­ние. Если мы с вами увидим мироздание как иерар­хию состояний, тогда мы поймем, что в каждом из нас есть и пена, и морская вода, и жемчуг на дне океана. В каждом из нас есть и хитрый, т.е. неум­ный, расчетливый, недальновидный человек, и в каждом из нас есть просветленный Будда.

В нас есть псевдочеловек, недочеловек, чело­век, сверхчеловек. В нас есть Святой Дух, Бог Сын и Бог Отец. В нас есть Мировая Душа, Нус и Единое. В нас есть вся иерархия состояний. Но как потенция, латентно, как возмож­ность. Да, во мне есть и Кришна, и Христос, во мне – Озирис, Зевс, Аполлон, Индра, Варуна, Шива, Вишну, Брама. Во мне Брахман и Парабрахман, во мне Атман. Но я-то здесь причем? Причем здесь я? Это есть во мне, но меня в этом нет. И то же самое справедливо для каждого. В нас есть все уровни, но нас на этих уровнях нет. Мы пребываем где-то еще. Как у Насреддина, который жаловался, что ни разу в жизни он не смог поесть халвы: всегда чего-то не хватало, а когда собирались вместе все компоненты – и орехи, и мука, и мед, и все, что нужно, чтобы приготовить халву, то не было самого Насреддина.

Представьте, что все компоненты собрались в каждом из нас. А где мы? Мы где-то блуждаем, витаем, полуспим-полубредим. Мы живем на оперативном уровне, мы сегодня здесь, завтра там, мы несемся на службу или в университет, нас съели школа или бизнес, или карьера, или семья. Та самая цепь отождествлений, о которой говорил Гурджиев: когда я курю трубку, я превращаюсь в трубку. Когда я говорю, я пре­вращаюсь в речь, когда я слушаю… это напомина­ет другую притчу. Но оставим притчи.

Я слышу, что мне надо перейти от слов к кнопкам (включает магнитофон, звучит музыка). Главное, чтобы музыка не мешала. Похоже на флей­ту. Она помогает нам вспомнить о нашей главной задаче – о возвращении к себе. Это горькая музы­ка, это – горечь. Японцы говорят, что горечь – любимая пища сердца, что наше сердце всему на свете предпочитает горечь.

Итак, мы движемся с вами от наличного к дол­жному. И должное мы находим не в моих словах и не в музыке флейты. Мы находим должное в себе, на глубине своего собственного пребывания, в про­странстве своих собственных возможностей. Больше негде искать должное. Никакая психология и фило­софия не дадут ответы на все наши вопросы.

Нет никаких внешних парадизов без внутренне­го, и нет никакого внутреннего без внешнего. Есть сад, есть движение в сад и есть экспедиция. Давай­те поговорим об этих трех вещах. Прежде всего нужно сделать то, что очень трудно сделать запад­ным людям. Нам нужно отказаться от всей запад­ной традиции уподобления мира идей и мира вещей.

Смотрите, как нас учили: Бог создал человека по своему образу и подобию. Так нас учит Бытие. А Платон утверждает, что есть логика идей и логика вещей. И что идеи присутствуют и уча­ствуют в этом мире. То есть существует некое подобие, какой-то параллелизм между двумя мирами – между наличным и должным. Между миром идей и нашим миром, между логикой Бога и нашей с вами логикой.

Здесь происходит то, что называется интерпо­ляцией. Мы накладываем свою логику, логику фе­номенального на ноуменальное, на трансцендент­ное. Мы как будто бы уже заранее знаем, что будет на третьем небе, что будет на седьмом небе. Мы представляем себе, что такое «лошадность». Ну мы же видели лошадей. Конечно, «лошадность», т.е. та форма, по которой здесь на земле производятся лошади – без рогов, с четырьмя ногами и одним хвостом. Следовательно, «лошадность» – это форма, или матрица, в соответствии с которой рож­даются наши лошади. Если нам дать карандаш, мы нарисуем карту платоновского неба. В соответствии с нашим убеждением, что отпечаток должен быть похожим на печать.

Немного по-другому дело обстоит на Востоке. Там меньше антропоморфизма. Там меньше декла­рируются связи между трансцендентным и феноме­нальным. Когда буддисты говорят о Ничто, о сунье, они говорят, что они о нем ничего не знают. Они говорят, что из этого Ничто происходит выпадание в осадок некоего конкретного нечто. И что выпадание в осадок создает тот мир психизма, в кото­ром мы с вами живем.

Мир, в котором мы живем, это мир психизма. И действительно в этом мире проис­ходит то, что Михаил Папуш называет соприсут­ствием: психика одна, а людей много. Люди неваж­ны. Важны гравитационные и другие силы мира психики, процессы, которые в нем происходят. Вы знаете, что такое психика? Это звезды, это дома, это мысли – это все, что нам дано. Это не только логика. Это скорее даже эмоции, жела­ния и воления. Это пять скандх, пять групп дхарм. И мы своим западным структурирующим аналити­ческим умом хотим этот мир сансары, мир психиз­ма увидеть как логически построенный мир ато­мов или дхарм, или чего-либо еще. А он, оказыва­ется, совсем не такой. Он построен в основном из того, чего нам недостает.

Вам недоставало меня – и вы пришли ко мне. Мне не хватает вас – я к вам пришел. Нам не хватало этого мира – и мы в нем родились.

Последуйте за мной еще немного. Я вспомнил, что японский художник XIV века Экю Садзю испы­тал свое большое просветление, когда он медити­ровал в лодке ночью. И вдруг раздался крик воро­на. Страшный крик ворона посреди тишины, когда он был уже близок к цели, и этот крик разрезал пространство. И Экю вошел в иное пространство, в сад, о котором мы говорили с вами. Абсолютно нелогичная ситуация. Какой-то ворон: «Nevermore». О других дзенских мастерах рассказывают, что они пережи­ли просветление, когда раздался гром и молния прорезала небо. Один мастер испытал просветле­ние, когда он подметал двор монастыря и услышал шорох метлы о сухие листья.

Я хочу сказать, что для просветления нет на­шей логики, а есть своя логика. Когда я говорю «нет логики”, я имею в виду тот обязательный путь, который неофит проходил в храме. Семь лет он подметал двор храма. Потом семь лет он прислуживал в прихожей храма, потом семь лет учился заклинаниям и молитвам. И только через 21 год в результате систематичного, методичного, неуклонного служения чело­век приходит, наконец, ко второ­му рождению. Но в дзен-буддизме это не так. Там нам может помочь самая неожиданная вещь – шорох метлы, крик вороны. Вот когда едешь на эскалаторе, и вдруг эскалатор останав­ливается и раздаются возгласы, кого-то шата­ет, кто-то падает – это очень хороший повод для просветления. Или телефонный звонок. Просто зво­нок – это тоже прекрасный повод, чтобы испытать просветление.

Я хочу вывести вас из обязательных моде­лей нашего западного опыта. Не думайте, однако, что во­сточный опыт намного лучше. Китайская, японс­кая чайная церемония, которая должна смодели­ровать состояние ясной спокойной сосредоточен­ности, она может стать тоже игрой, мертвой игрой мертвых людей.

Есть дзенский образ ветра и потока. В Китае монахи учились быть похожими на ветер. Ветер нельзя загнать в окно. И нельзя указать ему на­правление. И в чайной церемонии ветер может пове­сти себя неправильно. Ветер делает, что хочет. Он то вверх летит, то вниз, то исчезает, то появляется, то набирает силу, то затухает. Метеорологи, может быть, могут изучить в идеале каждое дуно­вение ветерка, смоделировать в компьютере все это и тем самым убить ветер. Все можно убить. Но в средне­вековом Китае ветер вел себя как хотел. И поток тоже. Неизвестно, откуда он прихо­дил, куда тек. Можно подняться на десять километров вверх, спуститься на десять километров вниз по реке. Все равно всю эту водную систему нельзя охватить. Надо попробовать достичь такой свобо­ды. Что если нам с вами сейчас это попробовать?

Я говорил о моделировании должного. Можем ли мы обойтись без моделирования должного? И вот здесь возникает опять структура. Мы говорим о саде, мы говорим о пути к этому саду, об экспедиции. Сад – это не «лошадность» Пла­тона, это не Троица христиан и не Аллах мусульман. Сад – это даже не сад, это икс по определению. Мы выпадаем из этого икса. И, выпадая из этого икса, в определенной области психизма принима­ем ту или иную форму. Вот из какого-то икса вы­падает что-то и принимает форму этого торшера, микрофона, стола. Из этого икса выпадает что-то и принимает форму Аркадия. Или форму двух ладоней Америки на карте. Две Америки на карте похожи на две мои ладони – Северная и Южная.

Постсоветская идеология – это тоже веселая тема. Она тоже выпала из суньи, из ничто. И оформи­лась, приняла форму в том постсоветском про­странстве, в котором мы с вами находимся.

Почему же происходит это выпадание в осадок? И возникновение различных форм феноменального? На это отвечает Будда понятием дукха. Дукха – это усталость. Кто-то устает, что-то устает там на­верху и выпадает сюда. И выпадая сюда, принима­ет форму того участка психизма, психического мира, в который оно выпадает. Оно выжимается сюда усталостью. Усталость – это темнота и тупость. Где-то там, на небе Платона кто-то или что-то чувствует усталость, тупость и тяжесть и в результате выпадает сюда, в наш мир. Но давайте не делать выводов об изначальном саде по аналогии с ущербным состоянием нашей всемирной коммуналки.

Наша задача сейчас – в эту секунду – состоит в том, чтобы найти щель и проскользнуть, пройти в истинный сад. И при этом остаться здесь участни­ками Трансперсональной конференции. Это неве­роятная задача. Если мы все уйдем туда, нас всех повяжут и увезут в психушку. Мы не жильцы здесь, если мы уйдем туда. Но если мы останемся здесь – это еще страшнее. Поэтому нам надо найти промежуточную площадку. Нам нужно зацепиться между нирваной и сансарой. Нам надо держать на растяжке эти два полюса. Возможно ли это? Может, и невозможно. Но пробовать надо.

Нам надо ускользнуть от оформления, окаме­нения, кристаллизации. Каждое мое слово крис­таллизуется в вашем сознании, а в моем – тем более. Нам надо обмануть закон гравитации, по которому все падает вниз, все тяжелеет, все офор­мляется. Обмануть и сейчас, и присно и во веки веков. Такая игра. Кстати, игра – это очень важная идея. Бог играет нами как шахматными фигурами. Мы играем друг с другом в прятки. Мы снимся Господу Богу, Зевсу, Зурвану. Аллах знает все, что было, есть и будет. Кожица финика – и на такую толщину человек не свободен в нашем контексте. А мы полагаем, что мы относительно свободны. Но, будучи детерминистами, мы понимаем, что все детерминиро­вано. Есть жесткая логика нашей жизни, нашего интеллектуального и нашего духовного пути. Везде причинно-следственная связь. Сегодня я встретил буддиста, завтра я встретил четверопутника, раджнишевца. Все это жестко обусловлено.

Я хочу, чтобы эта идея, эта схема хорошо вошла в каждого из вас. Нет программирующего центра наверху. Нет программы, которая нас про­граммирует. То, что мы есть, является результа­том кристаллизации вашей, моей, стола, стула, облака сущности в том психическом пространстве, в котором происходит наше выпадение. Выпадение из сферы икс.

Итак, нам нужно отказаться от моделиро­вания должного. Мы все равно не способны это сделать ни в себе, ни в окружающем нас пространстве. Модели­рование должного. Может быть, вы услышите, что я пробую вам сказать этими словами. Это призыв к некоторому внутреннему и внешнему нео­рдинарному, экстраординарному состоянию. Внеш­нему и внутреннему. Внутреннему и внешнему.

Я обращаюсь к каждому из вас по ту сторону слов, по ту сторону разума, по ту сторону опера­тивного сознания. У нас с вами нет другого выхо­да. Мы должны войти в свой собственный сад. Мы должны начать движение. Мы должны мобилизо­вать для этого все свои ресурсы. Мы должны объе­диниться с другими. Объединение с другими – это экспедиция. Это когда два человека, двадцать человек, двести че­ловек образуют общее пространство, в котором свободно перемещаются мысли, представления, же­лания, руки, ноги, слова. Это общее пространство обладает особыми качествами. В нем нет высоких заборов. В нем есть доверие и есть искренность. Есть доверие потому, что есть искренность. Нет лукавства. Помните, Иисус сказал о Нафанаиле: «Вот израильтянин, в котором нет лукавства». Тот, в ком нет лукавства, может войти в это общее пространство. Это общее пространство – пространство самоотвержен­ности, инициативы и такта. Вдумайтесь в эти сло­ва. Самоотверженность, инициатива и такт.

Само­отверженность – это отвержение той ограниченно­сти, того индивидуализма, того «я люблю чай, а ты любишь кофе», «мне нравится Пушкин, а тебе Лер­монтов», которое нас всех разделяет. Это самоот­верженность. Самоотверженность – это готовность платить и жертвовать общему пространству.

Инициатива может пониматься так: либо ты ведешь эту экспедицию, либо ты идешь за тем, кто ведет эту экспедицию. Если у тебя недоста­точно уверенности в себе, ты честно идешь за тем, кто ведет эту экспедицию. И идешь с полным доверием. Повторяю, с полным доверием. Иначе лучше в этом не участвовать.

И наконец такт. Это, может быть, самое важное. Такт – это то, чему почти невозможно научить. Либо у тебя он есть, либо у тебя его нет. Это слышание истинного соотношения между данностью и должным.

Экспедиция – это когда люди собираются вме­сте для того, чтобы переплыть реку, отделяющую один берег от другого: берег сансары – от берега нирваны, разгороженную на участки мусорку – от сада традиции.

И, наконец, счастливчикам предстоит выдержать шок встречи с берегом нирваны, когда вдруг вы обнаружите, что вы оказались в доме неподалеку от Ботанического сада, где мы сейчас собрались: такая же краси­вая с крапинками стена, такой же Аркадий сидит на возвышении, тогда вы вдруг сможете сказать вслед за тем просветленным, который говорил: «До того, как достиг просветления, я колол дрова и носил воду, после того, как я достиг просветления, я колю дрова и ношу воду”. Та же вода, те же дрова, но другой человек носит воду и колет дро­ва. Только для просветленного сансара есть нир­вана, а для остальных эти слова – очередная семантическая ловушка.

Я не хочу суммировать и подводить итоги. Я попробовал в своих сегодняшних и только сегодня для меня актуальных образах, паузах и словах поведать вам о саде традиций. Сад этот всегда с нами. Этот сад можно назвать воплощением. Есть праздник воплощения. Мы все позваны на пир. Мы здесь все вместе на этом пиру. И на этом празд­нике нам надлежит взять и дать самое лучшее.

Вопрос: Что Вы имели в виду говоря о воплощенности как накипи?

 А.Р.: Я говорил не о накипи, а говорил об осадке. Если вы поставите стакан соленой воды на какое-то время на подоконник, то на дне стакана по­явятся кристаллики соли. Или какого-то другого минерала, если там будет растворен этот мине­рал. Так осуществляется воплощение. Так по­являемся мы с вами. Мы появляемся с вами, потому что мы теряем иксовое состояние, в кото­ром мы были до того, как мы стали вот такими, как вы и я. Это не накипь. Это осадок. Мы выпадаем в осадок, потому что что-то устало находиться в более остром и напря­женном состоянии.

Вопрос: Что такое New Аge и как Вы относитесь к этому движению?

 А.Р.: New Аge – это массовое движение, которое развернулось и расцвело махровым цветом в пос­ледние двадцать-тридцать лет, которое выразилось в новом интересе к духовной проблематике, в новом притоке на Запад восточных идей, в новых формулировках задач и целей западных интеллек­туалов и духовных искателей. Это движение выро­дилось, поскольку оно стало массовым. Сегодня любая массовая автопоилка, во-первых, невольно сползает на кока-колу, пепси-колу и на другие кан­церогенные субстанции, во-вторых, ей помогают туда сползти те, кто сегодня всем заправляют. Пото­му у меня нет и не может быть никаких нью-эйджевских притязаний. Ведь это уже не натянутый лук, а жидкий кисель. В 60–70-х годах, когда все это начиналось, в нем было несколько великолепных персонажей, которые обещали многое и которые реализовались.

Вопрос: Почему сейчас преобладает негативное отно­шение к последователям Николая Рериха?

А.Р.: Вы знаете, ваш вопрос похож на вопрос ко­рейца – почему все плохо относятся к корейцам, или чукчей – почему все так зло говорят о чукчах? Рус­ские тоже известны тем, что их все ненавидят. Мне кажется, это психологическое состояние последова­телей Рериха, которое создает впечатление, что все к ним плохо относятся. Все ко всем плохо относятся в плане сансары. Как плохо относились к теософии, когда появилась антропософия. Как плохо Штейнер отнесся к Кришнамурти. Рене Генон сказал о Гурджиеве: «Бегите его как чумы». Я могу привести вам длинный список плохих отношений. Главное, не как к вам относятся. Главное, как вы к себе относи­тесь. Если вы чувствуете себя человеком, к кото­рому плохо относятся, то к вам будут плохо отно­ситься. Но если вы себя хорошо чувствуете, всем вокруг вас невольно станет хорошо. И все к вам потянутся. У вас появится магнитный центр, неза­висимо от того, относите вы себя к этому или к другому участку сада. Я считаю, что причина вашего вопроса нахо­дится в вас. Что касается Рериха, то это – человек сложный, противоречивый, необычайно интересный, необычайно яркий, подлинный искатель, подлинная жемчужина первой половины XX века – как худож­ник, как поэт, как прозаик, как путешественник, как духовный практик. Удивительный человек. Но я не могу сесть с его последователями в ту часть сада, в которой они сидят, потому что меня также привлекают два-три десятка других людей, для которых сердце мое открыто.

 Вопрос: Как сочетать свою и другие традиции?

 А.Р.: Самое лучшее – укорениться в своей стихии, глубоко пустить корни в своей традиции и быть открытым для всех других. Иначе мы с вами станем одуванчиками. Нас будет носить как оду­ванчик.

 Вопрос: Ваше отношение к Рене Генону?

 А.Р.: Генон – человек, совер­шивший подвиг смыслополагания и давший в нашем веке надеж­ную опору заблудившимся людям. Это традиция высокого интеллектуализма, создан­ная им и его последователями: Шуоном, Кумарасвами, Эволой, Корбеном. Она глубока и бездонна как любая серьезная традиция. Но она отмечена рационализмом, интеллектуализмом и той тяжелой поступью идей и символов, которые характеризуют этого автора.

Спасибо вам за ваше участие и внима­ние к самим себе.