Переписка с Алексеем Романовым

Аркадий Ровнер

Здравствуйте, Алексей.

Антон принес мне 31-ую книжку вашего альманаха^[1], что дало мне возможность еще раз, но уже более внимательно, прочитать вашу повесть о Сергее Успенском и вчитаться в метафизическую «сказку» (слово, которое вы сами используете дважды), образующую ее (этой повести) основание. Ваша «сказка» блестяще резюмирует всю традиционалистскую идеологию, одновременно западную и восточную – платоническую, ведийскую, буддистскую, геноновскую, одним словом, всяческую. Возражать этой сказке – как выкорчевать тысячелетний дуб, корни которого цепко вцепились в нашу общую тысячелетнюю память, наши привычки и обычаи. И все же хочется не забывать, что это только лишь сказка и что в ней самой содержится некое логическое неблагополучие, несбалансированность, ненадежность, внушающие тревогу.

Попробую эту сказку воспроизвести, следуя вашим главным ориентирам и вас цитируя.

Первая цитата: «кто же на самом деле не хочет жить «взаправду», то есть в ладу с самим собой, а не с какими-то там внешними условностями для внешнего же благополучия, в общем ерундовского?» В этом прекрасном высказывании, несмотря на призыв к монизму, холизму, то есть, к «ладу», уже скрывается чреватое неприятностями противопоставление внешнего и внутреннего, истинного и ерундовского.

И далее следуют многочисленные попытки этот «лад» вернуть, восстановить, реабилитировать при содействии вами и мной любимого Платона. Говорится, что истинная и непротиворечивая онтология возможна «только благодаря принципиальному соответствию природы вещей природе речи-рассуждения». Что душа создана «как именно познающая запредельную ей и остальному бытию-космосу причину» и «своей речью устремляется к своей сущности, соприродной всему возникшему». Что «данная нам способность произносить и связывать слова» имеет происхождение «не от человека, но существует как движение-мышление Мировой Души от знания ею бытия». Другие ваши (платоновские и не только) высказывания более или менее перепевают сказанное.

Итак, с одной стороны, это философия тождества двух истинных реальностей: природы вещей и природы речи, а с другой, это горделивое и пренебрежительное отталкивание «внешних условностей», «внешнего благополучия», мнения и другой «ерунды». Как же можно быть счастливым, если мы рождаемся в мир, где безраздельно доминирует эта ерунда, а мы призваны отчаянно с ней бороться и стремиться к философскому благу. Платон и Гурджиев винят во всем наше неправильное воспитание и выдвигают свои педагогические системы. Будда также ссылается на невежество (авидью). И все хором говорят о страдании (дукха), об омрачении, об ужас-ситуации, о духовной смерти. Это уже не ерунда, а вопрос, который не может оставаться нерешенным в любой удовлетворительной онтологии (сказке).

Обратите внимание на то, что в последнем столетии, вместе с переносом философского акцента в феноменологию, раздается все меньше голосов в поддержку «речи-рассуждения», то есть интеллектуальной составляющей вышеупомянутого тождества. Напротив, предлагают отказаться от Ума в пользу Осознания: дескать, Ум по своей природе направлен против природы вещей, он только мешает этой природе, а Осознание (что это: сознание без ума!?) есть возвращение к истинной логике вещей, но уже без посредства «речи-рассуждения». Не означает ли это, что предлагается новое тождество, на этот раз между природой вещей и ее без-умной осознанностью? Эта сказка становится все более популярной среди моих бывших последователей, так и не научившихся самостоятельно мыслить и потому падких на новые массовые внушения. В современной эзотерии это совпадает с акцентом на тело и на смутные ощущения энергетического прилива в результате участия в тех или иных групповых ритуалах (випассана, гурджиевские движения, групповые медитации).

Однако вопрос о выборе онтологии все же остается центральным. Способен ли вообще человек определять свою метафизику, или он обречен жить в той сказке, в которой он оказался и которая пустила в нем глубокие корни по обстоятельствам его рождения и судьбы? Об индуистах говорят, что индуистом можно быть, только родившись в индуистском социуме. Очевидно, верно и обратное: родившийся в индуистском социуме должен стать индуистом.

Мы рождаемся в социуме с практически отсутствующей метафизической сказкой, ее нам заменяют локальные или глобальные этно-политические мифы. До личной онтологии нужно дорасти, преодолевая навязанные паллиативы, выкарабкиваясь из дебрей информационного хлама. В большинстве случаев, человек попадает в силовое поле близлежащей онтологии и в ней остается. Разные онтологии обладают различной избирательной энергией захвата, и бывают случаи 100% совпадения ожидания и находки, то есть полного удовлетворения найденной онтологией всех духовных потребностей личности – я знаю таких православных христиан и последователей «Четвертого пути». Я нахожу эти случаи тревожными симптомами внутреннего окаменения и выбираю друзей среди людей с пластичным, но, в то же время, упругим умом, отбрасывающим навязанные мифы.

Большинство людей отшатывается от словосочетания «новая онтология» и, наверное, не зря. Они знают о невозможности построить непротиворечивую мировоззренческую систему, согласовывающую свои составные части. Но ведь и все существующие сказки пестрят несогласованностями и противоречиями, однако культурно-историческая инерция сглаживает острые углы.

Как же мы можем надеяться «жить взаправду» и быть счастливыми?

Вот на этом вашем вопросе я прерву свое вопрошание, чтобы, получив ваш отклик, продолжить его с новыми силами.

С добрыми пожеланиями

Искренне ваш,

Аркадий

***

Алексей Романов

Поверьте, Аркадий Борисович, моя медлительность есть результат не столько нехватки времени, сколько серьезности для меня Ваших вопросов. Однако насчет вопрошаемого у меня пока довольно сырые соображения, но попробую здесь их изложить.

Как связана Платоновская сказка с эпизодами или, лучше, парадоксами Успенского? Или парадоксами чего эти парадоксы являются, что открывают, куда ведут? Методом для раскрытия этой физики я и выбрал сказку Платона, ибо Платон во всех диалогах занят не чем иным, как исследованием и следованию нашей (своей) различным образом (приватным и общественным) действующей фюзис, включающей природу наших стремлений-желаний, способность речи и наконец наши поступки. Поэтому Платоновская сказка произрастает только в ситуации крайнего неблагополучия или апории, в парадоксальном соединении этих наших способностей и поступков. Парадоксальном потому, что неожиданно эти наши способности обнаруживают собственное независимое от нас же самих (кто тогда такие мы сами?) действие, заставляющее предположить за собой силу какой-то обуславливающей нас природы. Поэтому корректно говорить не о тождестве речи-поступков-вещей, но об их со-природности (συγγενεια). Таким образом подобные ситуации (а каждый из нас чреват ими изначально и постоянно) требуют кардинально иного к себе отношения, дабы следовать природе или фюзис, причине-источнику этих наших способностей.

Так что о любой онтологии можно говорить только не более чем предположительно, постоянно «держа» ее в методе, эту фюзис выслеживающем. И конечно такая онтология может быть только личной, то есть этической (чего же именно я хочу на самом деле?). Словом, онтологии никак нельзя изначально «принадлежать», равно как и по желанию эту онтологию «выбрать» подобно всяким «мировоззрениям» и идеологиям.

Если речь идет об эросе и его повороте, это требует поворота и в со-природном ему логосе, потому как именно из эроса и логоса и складываются наши поступки. Вопрос о логосе я тут трогать не буду, ограничусь только необходимостью давать отчет (λογων διδωναι) или следовать логосу вплоть до апории в каузальной проблематике, иначе смыкания с со-природным эросом не произойдет. Это самая трудная сторона парадокса, без которой никакой поворот и метод невозможны. На эту сторону я только дал намек цитатой Пятигорского, в свою очередь цитирующего про Атмана и дохлых коров. Как бы там ни было, платоновское λογων διδωναι означает всего-то не городить чепуху (про дохлых коров), когда рассуждаешь относительно этических вопросов (в религиозном, педагогическом, повседневном и каком угодно ключе). Это к вопросу, как отличить ерундовское от должного: нужно уметь рассуждать соответствующим образом и никак не менее строгим и точным, нежели в обычных науках. С «этическое рассуждение» никак не снимается правило говорить со знанием дела, то есть прежде всего надо иметь представление, как о таких вещах рассуждать, чтобы не получилось «о дохлых коровах», для чего нужно хоть как-то уметь обращаться к первоисточникам, соблюдая самые обыкновенные требования, как то — знание языка, школ, преемственности и проч. При том, что только собственная проблематика задает «этический предмет», а быть ведомым этим «этическим предметом» значит держаться в его логосе, в его каузальной проблематике, иначе никакого такого «предмета» и «поворота» не бывает.

Речь же идет именно о технэ (платоновское слово). Потому и парадоксы Успенского я вижу как необходимое перводвижение той самой фюзис, откуда только и возможно появление (никак не изобретение) метода (методос по-гречески собственно и означает просто «следование по пути»).

Что же до оппозиций внешнее-внутреннее, истинное-ерундовское (и проч.), то все они относятся к проблематике природы желаний и логоса, в своей проблематике их и надо формулировать и решать, то есть следовать не им, а их фюзису-источнику. Причем эти оппозиции произведены от разных оснований, и если внешне-внутреннее говорит об корневом и изначально-действительном единстве, то ерундовское-стоящее не предполагает ни такого единства, ни дуализма. Это ерундовское как безосновное и пустячное может открыться только в личной этической апории и потому не может не быть не причастным движению к цели. Вроде того, как только в бессмысленной погоне за благополучием скрывается-открывается действительность (фюзис) счастья-евдаймонии. Это распознавание фюзисного или природного стремления — что мне (да и вообще человеку) на самом деле надо. И такая оппозиция вполне может называться динамическим монизмом.

Конечно, ни о каком дуализме тут речи нет, это было бы и слишком по-школярски: примитивно и мертво, потому как не допускает каузальной проблематики и работы в логосе, то есть собственного этического поиска. Нет такого дуализма ни у Платона, ни в буддизме, ни в христианстве — говорю, конечно, не о популярной мифологии полузнаек и любителей «эзотерического».

А феноменологию Вы зря обвиняете в небрежении онтологией. Совсем напротив. Как же тогда гуссерлианский призыв zu den Sachen selbst или для примера хайдеггеровское Sprache spricht? Это не говоря уже о гадамеровском Metode und Wahrheit.

Теперь по поводу Вашего «Метафизического проекта».

Статья Василия Кузнецова, на которую Вы ссылаетесь, замечательна в двух отношениях. В компетенции автору вполне можно доверять — он знает нынешнюю модную проблематику (преимущественно французскую) кризиса и «смерти» философии, однако не будучи историком философии, то есть не имея возможности обратиться к первоисточникам (отсюда и подозрительное разнообразие ссылок), порой философствует, что называется, «на фу-фу» и позволяет себе крайне неосторожные заявления. Собственно, эта статья из «Вопросов философии» является главой из его же книжки 2010 года, к которой известный нам с Вами К. Свасьян сочинил забавное предисловие, отозвавшись о некоторых из рассматриваемых в книге сюжетах как об «очередной головной побрякушке». В любом случае речь идет о страхах и проблемах университетско-профессорской и книжной философии, которая мне интересна только своими симптомами.

Ваше рассуждение о созерцании я прочел, а вот с отзывами еще не ознакомился. Даже не рискую предположить, когда смогу с этим справиться. Хотя кто знает…

Мысленно с Вами А.Р.

[1] Hortus Humanitatis, Русский мир и Латвия, Рига 2013 г.